– У меня один-единственный вопрос.
«Интересно, – подумала я, – он, наверное, спросит: неужели нельзя было купить другую скатерть, или почему никто мне не заклеил пластырем рану».
– Какой? – ответила я.
– Откуда у вас дома оказалась нагайка?
Я опешила. Действительно, откуда? Мне этот вопрос в жизни в голову не приходил. Я немного подумала.
– Не знаю... Хотя нет, знаю. Когда мой прадед строил дом, он получал разрешение на перегон скота между ним и домом соседей. То есть он явно держал кого-то вроде коров. Видимо, этой нагайкой он их и перегонял. Она осталась в доме как реликт другой эпохи.
– Да, и твои родители придумали ей просто феерическое применение! – перебил меня с возмущением Андрей. – Я могу многое понять или попробовать оправдать, но нагайка – это уже перебор!
– Да, согласна. Я, наверное, наконец поняла, почему совсем не могу смотреть фильмы или читать книжки про любое насилие, не переношу никакие сцены про эсэсовцев, гестапо, концлагеря, НКВД, ГУЛАГ и допросы. Мне до боли знакомо ощущение жертвы, которая знает, что с ней могут сделать все что угодно. Она не сможет сопротивляться. Её ещё и заставят принести орудие пытки.
– Жуткое сравнение, – ужаснулся Андрей.
– Пожалуй, да, – сказала я, подумав. – Мне самой жутко сравнивать своих родителей с гестапо, но я просто говорю тебе, что и как чувствую. Не утверждаю, что мои родители такие же, как эсэсовцы, но не забывай, что последние проявляли жестокость не по отношению к своим собственным детям... Ты знаешь, меня один вопрос не перестаёт мучить.
– Какой? – поинтересовался Андрей.
– Что же всё-таки заставляло мою маму не доходить до конца?
– В смысле?
– Ведь её, в принципе, не останавливали наши крики, она все равно продолжала порку и побои. Мама ведь тогда правда чуть не задушила Катю. А что её заставило остановиться? Сложно в такой ситуации полагать, что ей вдруг стало жалко свою дочь. А что тогда? Страх перед прокуратурой и тюрьмой? Перед ответственностью?
– О, Господи...
– Нет, ну правда? Ты знаешь, это ужасно. Но ведь если задуматься, гестаповцы и энкавэдэшники делали все ради какой-то идеи. Глупой, бесчеловечной, необоснованной, но – идеи. Более того, они знали, что если будут сопротивляться, то, скорее всего, они и все их семьи тут же станут заключёнными тех же концлагерей и ГУЛАГов. А что двигало моей мамой? Какие обстоятельства могут довести человека до такой жестокости по отношению к собственному ребёнку?
Андрей молчал в ответ. А что ответить на такой вопрос? Он не переставал меня мучить тогда, он мучает меня до сих пор. Я не знаю...
