— Ты уже говорил об этом, когда мы осматривали ее дом.
— Верно. Но я сам не знаю, почему мне вдруг пришла в голову подобная мысль. Может, мне просто подумалось, что трудно быть дочерью влиятельного человека и жить как бы в его тени. Такое случается довольно часто.
— Да. Но у нас нет никаких фактов, подтверждающих, что именно так и обстояло дело в данном случае. Тогда откуда же такие идеи?
— Да именно недостаток фактов и наводит на подобную мысль! Ведь все упорно обходят эту тему. Более того, никто не утверждает обратного, а именно: что генерал и его дочь были неразлучны, близки, любили и обожали друг друга.
— Генерал сказал, что я понравилась бы его дочери.
— Да мне наплевать на то, что сказал генерал! Если ты хорошенько подумаешь, то наверняка вспомнишь, что ни один человек не назвал отношения между генералом и его дочерью хотя бы дружескими: ни Кент, ни Фоулер, ни Мур, ни Ярдли, ни даже сам генерал Кэмпбелл. Нам нужно выяснить, как относились друг к другу генерал и его дочь.
— Мне кажется, — опять кивнула Синтия, — что мы близки к разгадке, так что лучше поторопиться с выстраиванием всей версии, пока нам не начали мешать или не отдали дело ФБР.
— Ты абсолютно права. У нас с тобой еще два-три дня, после чего станут вставлять палки в колеса. Как говорится в руководстве для командира танка, залог успеха — в быстроте, натиске и огневой мощи. Нужно нанести мощный удар по слабой точке противника и упредить его там, где он недостаточно расторопен.
— И тем самым обеспечить успех операции.
— Вот именно.
Мы подкатили к сторожевой будке у въезда на Джордан-Филд, предъявили удостоверения и были пропущены на площадку.
Синтия поставила машину рядом с фургонами и грузовиками экспертов, а я вытащил из багажного отделения пластиковый мешок с одеждой убитой, доверив Синтии нести массажную щетку для волос.
— Если она сама разделась, а он держал мешок, то ни на кобуре, ни на ее ботинках, ни на ремне может и не быть отпечатков чужих пальцев. Разве что они остались на мешке, — сказала она.
— Это мы скоро узнаем, — пообещал я.
— А ты весьма проницателен, Бреннер, — заметила она, пока мы шли к ангару. — Я начинаю уважать тебя.
— Но ведь я все равно тебе не нравлюсь?
— Нет.
— Ты меня любишь?
— Не знаю.
— В Брюсселе ты говорила, что любишь.
— Это было в Брюсселе. Мы поговорим еще об этом через неделю, а может быть, сегодня ночью, попозже.
