Мой краток будет путь, неверен и жесток,
От безразличия и счастья удаленный…
Тропических цветов на окнах одеянья.
Фемины мимо шли, не заходили в бар.
В тоннеле всех ночей надежда так груба,
А между женских ног все залито сияньем.
Весь дом был розовый, а ставни голубые,
Я видел в темноте тебя, твое лицо,
Я нервно ждал зари, как будто бы впервые;
Луна скользила вниз, в туманное кольцо.
Чертила ты рукой в пространстве круг незримый,
Где мог я двигаться и жизнь вершить свою;
Я шел, я полз к тебе, такой недостижимой,
Как умирающий ползет к небытию.
Внезапный белый взрыв все изменил в мгновенье,
Над новым царством встал диск солнца, спáла тьма;
Повеяло теплом, а день был воскресенье,
И в воздухе плыла гармония псалма.
Был странно ласковым твой взгляд, в ответ на это
От счастья в конуре я завилял хвостом.
Какой чудесный сон, и вправду полный света:
Хозяйкой ты была, а я послушным псом.
Черноволосая и с тонкими губами:
Ее мы знаем все, хоть не встречали, кроме
Как в снах. Она у нас во вспоротой утробе
Пульсирующий ком кишок клюет перстами.
Мы покинули сад через заросли влажных хвощей,
И предстала нам светлой и радостной сущность вещей.
По пустынной дороге шагали мы в мир наугад,
И цедило нам солнце лучи сквозь решетки оград.
Молчаливые змейки скользили у нас из-под ног,
Был печален твой взгляд предвкушением новых дорог,
Первобытный растительный хаос охватывал нас,
И цветы выставляли свои лепестки напоказ.
Беспокойные твари, мы бродим в эдемском саду,
И страдаем, и мучимся болью у всех на виду,
О единстве, утраченном нами, не в силах забыть.
Мы живем, существуем, нам вечными хочется быть.
Но однажды и нас вместе с гнусною этой травой
Смерть, настигнув коварно, накроет навек с головой.
Среди райского сада мы падалью ляжем в кустах,
И распустятся розы на наших истлевших костях.
“Ночь оставляет следы…”[72]
Ночь оставляет следы.
Светит звезда, одинока,
Для далеких предуготовлена евхаристий.
Судьбы недоуменно сбиваются вместе,
Недвижимы.
Мы, я знаю, идем к какому-то странному утру.
По городу идем, и взгляд встречаем взглядом,
Присутствие свое лишь этим выдавая.
Безмолвие растет, неделю закрывая.
К задворкам подойдя вокзальным, бродим рядом.
За шириной одежд мы прячем немощь тела,
И к вечеру мы все почти что недвижимы,
А души так у нас малы и полуживы,
Что, встрепенувшись чуть, опять замрут несмело.
Легенда наша в том, что жили мы на свете,
И город возведен был нашими руками,
