Я попросил помочь найти моих кубинских друзей-однокурсников переводчицу Фернанду. Через два дня она позвонила мне и дала адрес моего друга Энрике. Остальных найти не удалось. Он жил в Сантьяго-де-Куба. Это у черта на куличках. Но мне ничего не оставалось делать, как ехать к нему.
Перемещался по Кубе я неспешно, как, впрочем, и жил на этой Планете. Шел пешком, любуясь необъятными кубинскими просторами, ездил на самых различных транспортных средствах. В черте города — на гужевом транспорте, на различных тарантасах, каретах, на мотокарах (мотороллер с будкой), велокарах (велосипед с будкой) и на ногах.
В маленькой деревеньке неподалеку от городка Сиего-де-Авила чернокожая баба, лет пятидесяти, в ветхом лифчике и желтых, линялых, российских, таких родных, знакомых по детству рейтузах времен Карибского кризиса, развешивает на крыше постиранное белье. Увидев меня, ничуть не смутилась своих не очень гламурных рейтуз, оживилась, расплылась в щербатой улыбке, машет призывно мне, рукой показывает на свой лобок:
— Иди ко мне, амиго! Нам будет хорошо! — Мы оба от души смеемся, понимая, что это шутка. (Но, кстати, а почему бы и нет?)
Я вдруг подумал: а вот в нашей российской глубинке могла бы русская баба лет пятидесяти так утонченно и изысканно пошутить со мной? Думаю, что нет. Никогда в российской глубинке ни одна русская баба, лет пятидесяти, таким образом не шутила со мной. Нашей бабе лет пятидесяти, изнуренной постоянным трудом, бытом и пьянством мужика, не до шуток. Они, к сожалению, забывают об эротике к сорока годам.
Я пью пиво в уличном деревенском пабе, типа — киоск. Проходящие мимо деревенские девчата пожирают меня глазами, останавливаются и бесстыдно таращатся. Иностранцев здесь, в этой глуши, не бывает по определению. Одна из них, черная-пречерная Памела Андерсон 48-го калибра, с худеньким трехлетним мальчиком, подсаживается ко мне.
— Купи мне пива, амиго. А сыну шоколадку.
Сына зовут Мики. Девушку зовут Эстер. Такие вот на Кубе бывают странные имена. Эстер даже не кубинка, а гаитянка. Муж у нее был кубинцем, да сгинул в неизвестность год назад.
— У нас почти все бабы разведенные, потому что мужики — говно! — говорит она с каким-то омерзением. Где-то я уже это слышал. Микола стучит ногами по столу, что-то орет не своим голосом по-испански, мешая беседе. Я купил ему еще одну шоколадку, и он умолк, потрясенный щедростью белого мучачо.
— Я могу сделать тебе такое, чего ты никогда не испытаешь ни в России, ни в Америке, — сказала загадочно Эстер.
