Потом Анатолий Михайлович рассказал несколько притч о своих деяниях, о чудесных исцелениях бесноватых и прокаженных и ответил на многочисленные записки. Вопросы были разные: серьезные, интимные, коварные, страстные и игривые. Вот что я узнал из ответов Кашпировского. Живет он в последнее время то в Америке, то — в Чехии, но постоянно путешествует по миру с выступлениями. Хотя по паспорту — он москвич. Жизнью своей доволен вполне. Интимная жизнь с женой у него в порядке. Виагрой не пользуется. И так нормально получается. Без виагры. Денег — куры не клюют. За месяц работы в Польше, к примеру, заработал 300 тысяч долларов. Сейчас в Израиль приглашают. Пишет книгу афоризмов и воспоминаний. Но очень медленно. Шлифует каждое слово.
— Я вас очень люблю! — читает следующую записку Кашпировский. — О! Только не это! Не надо меня любить! — восклицает он в отчаянии. — Я заметил одну странную вешь, — признается он. — Те, кто меня любит, состоят на учете в психдиспансере. Или же потом, в конце концов, его все равно ставят на учет.
Потом он вызвал на сцену желающих участвовать в его эксперименте. Я выскочил в числе первых. Всего нас, желающих испытать чары чудодея, набралось человек тридцать-сорок.
— Сейчас вы все упадете! — предупредил он нас. — И вам станет хорошо! Вы вспомните свое первозданное нормальное состояние.
Одна седовласая старушка, нелепо взбрыкнув ногами, совершив немыслимый кульбит, типа петли Нестерова, тут же повалилась на пол, громко стукнувшись головой о дощатый пол. Кашпировский укоризнененно посмотрел на нее. Перестаралась бабка, рано упала. После такого эффектного начала Кашпировский стал подходить к участникам эксперимента и дергать их за руки. Зрители падали на пол, как бакинские комиссары, укладываясь неровными рядами. По тому, как глухо ударялись их головы об пол, трудно было заподозрить их в симуляции бесчувствия. Женщины падали некрасиво, смешно, враскоряку. Но это мало заботило их в эти минуты. Некоторые пытались подняться, но тут же падали вновь, остановленные требовательными командами Анатолия Михайловича «Лежать!».
Несколько раз Кашпировский подходил и ко мне, но, пристально взглянув в мои бездонные, но честные глаза своим тяжелым, немигающим взглядом, проходил мимо, укладывать оставшихся стоячих. Признаюсь честно, сердце мое при этом бешено колотилось раненой птицей о хрупкие прутья клетки грудной.
Было жутковато и не совсем смешно. Наконец, когда все уже лежали бездыханными на полу сцены, Кашпировский в последний раз подошел ко мне и сильно дернул за руку. Я трепыхнулся, как гуттаперчевая кукла, но устоял. Он дернул еще раз. Еще сильнее. Но падать мне совсем не хотелось. Убоялся я удариться затылком об пол. А еще больше убоялся я неизведанного воздействия таинственной инфернальной силы А ему — валить меня с ног тоже расхотелось. Наше дальнейшее взаимодействие лишилось всякого смысла.
