«Американские политическая и юридическая системы имеют давнюю и известную историю применения чрезмерной силы, — продолжает Рич. — Они постоянно стреляют из пушек по воробьям. Вспомнить хотя бы недавние примеры с телеведущей-„домохозяйкой“ Мартой Стюарт или с компанией Arthur Andersen, которая входила в большую пятерку аудиторских компаний, когда Америка ее уничтожила. Ее уничтожили из-за действий нескольких членов руководства, а пагубные последствия обрушились на акционеров и на 85 000 они в чем не повинных сотрудников».
Я спрашиваю, как он относится к американской системе правосудия. «Я верю во власть закона, — отвечает Рич. — Я действительно верю в закон. Но, к сожалению, правосудие, как и все, что создано людьми, не всегда совершенно. Уинстон Черчилль как-то сказал: „Всегда можно полагаться на то, что американцы выберут правильное решение — после того, как перепробуют все остальные“».
«Моя самая большая ошибка? — повторяет Рич мой вопрос. — Я явно недооценил фанатизм американской стороны. И еще выбрал не тех адвокатов. В прошлом, когда мне приходилось иметь дело с полицией, я с ними говорил и улаживал проблему. В тот раз я, вообще-то, собирался так же поступить, но мой тогдашний адвокат Эд Вильямс сказал: „Самое плохое, что ты можешь сделать, это говорить с ними. Мы пойдем на них, паля из всех стволов“. Это было огромной ошибкой и сильно усугубило ситуацию. Я сожалею, что так случилось».
Я спрашиваю, что для него было самым плохим во всей этой истории. И Рич вдруг переходит на другой язык — ради «очень немецкого» слова «die Ohnmacht». Его можно перевести как «беспомощность» или «бессилие». Для человека, который всего добился собственными усилиями, оказаться беспомощным, несмотря на все свои деньги, связи и железную волю — наверное, это было невыносимо. «Он любит все контролировать, — сказала мне Дениз Рич в разговоре о том, как этот процесс повлиял на их семейную жизнь. — В то время он потерял контроль и не мог делать того, что хотел. Он не мог путешествовать. Он был подавлен». За мою карьеру журналиста-расследователя мне часто приходилось говорить с людьми, глубоко убежденными в том, что они пали жертвой чересчур рьяных журналистов или судей. Этих людей глубоко ранило ощущение беспомощности — то, что их никто не слышит, что широкая публика воспринимает связанные с ними события в свете, прямо противоположном их собственному видению. Рич не был исключением. «У меня всегда была хорошая репутация, — говорит он. — Это дело нанесло незаслуженный вред моей репутации».
