Поезд останавливался на каждой станции, на всяком полустанке, долго стоял, люди входили, выходили, и, хотя казалось, что входило больше, чем выходило, в вагоне почему-то становилось свободнее. Светлана смогла даже примоститься на краешке скамейки рядом с солдатом. Солдат спал, голова его склонилась на плечо Светланы, он похрапывал, жевал губами. Вдруг проснулся, сонно, с удивлением стал разглядывать Светлану: откуда она взялась? Спросил:
— Куда едешь, Маруся?
Светлана молчала отвернувшись.
— Понятно, — сказал он. — И я туда же. Я часто туда езжу.
Ехали долго: день, ночь. Светлане удалось устроиться на освободившуюся третью полку и выспаться там. А утром, когда она проснулась и лежала, думая о том, что все складывается так хорошо и скоро она увидит Григория, до Владимира, говорят, рукой подать, километров пятьдесят, не более, пришел военный патруль проверять пропуска.
— Не трожьте ее, — кричал солдат, когда плачущую Светлану высаживали из вагона, — это женка моя. Прощай, Маруся! Жди меня, и я вернуся!
Светлана поплакала на перроне незнакомой станции, побранилась с солдатами, высадившими ее с поезда, а потом догадалась, что надо делать, и побежала на большак искать попутную машину. Пересаживаясь с грузовика на грузовик, добралась до города Владимира поздней ночью, поспала на вокзале на каменном полу в душном, переполненном людьми зале ожидания, а утром, пробудившись от топота толпы, ринувшейся к поезду, пошла искать госпиталь, где лежал любимый ею Григорий.
Госпиталь размещался в здании бывшей школы. Дежурный врач, пожилой майор в накинутом поверх кителя белом халате, сверился по книге, где лежит Григорий Тихомиров, покачал головой, спросил:
— Вы жена? Сестра?
— Сестра, — сказала Светлана, постеснявшись назваться женой, и покраснела оттого ли, что соврала, или оттого, что майор смотрел на нее странным, словно жалеющим взглядом.
— Идите, — разрешил он, — на третьем этаже, шестая палата.
Светлана поднялась по лестнице на третий этаж. Ей страшно было идти, и шла она со ступеньки на ступеньку медленно, как старуха, преодолевая сердцебиение и тяжесть в ногах. Чего она страшилась, она не могла понять, но ее трясло не от волнения, нет, а от страха. Потом, вспоминая, она уверяла себя, что это было предчувствие беды, непоправимого несчастья. Поднималась по лестнице будто через силу, будто хотела как можно дольше оттянуть минуту встречи с Григорием.
Госпиталь жил своей жизнью. Молоденькие стройные сестры в белых халатах, косыночках обгоняли Светлану или спускались навстречу. У всех у них был озабоченный и в то же время праздничный, нарядный вид, они на ходу шутили друг с другом, строили глазки раненым, которые курили на лестнице. Светлана отметила, что все они были хорошенькие, все кровь с молоком, и приревновала Григория, ведь он может, чего доброго, увлечься одной из этих красоток. Она не видела Гришу более трех лет, похудела, мешки какие-то появились под глазами, кожа желтой стала, наверно, от однообразной еды — лебеда, суп из картофельной кожуры, не сравниться ей с этими красотками на казенных харчах…
