Трижды Величайший смотрел вслед Рахасену, бредущему через сад, и не понимал, отчего этот юный служитель тьмы внушает ему смятение, отчего напоминает сына, бедного Каина, которого Сотворивший, Не Имеющий Имени лишил после смерти и тела и души, не взял к себе и не отправил в царство тьмы. Вообще Трижды Величайший никогда не понимал поступков Не Имеющего Имени: почему он прощал многих, творящих зло, но кающихся лживыми устами, и брал их к себе?
«Рахасен, Рахасен, чем же ты напоминаешь мне сына?» — подумал Трижды Величайший и вдруг содрогнулся от мысли — не похож ли Рахасен на Каина, наивно не зная, что такое убийство. Но Каин был житель земли, был смертен, может быть, прав Рахасен, говоря: зачем ему, жителю иного мира, наука убийства?
Эта мысль испугала Трижды Величайшего: кто же он, Рахасен, не посланник ли Не Имеющего Имени, не хочет ли Сотворивший разрушить царство тьмы? Не хочет ли он, чтобы Рахасен научился убийству, а потом научил убивать друг друга жителей тьмы, лишив их бессмертия? С самого начала он, Сотворивший, борется со своими созданиями и, всесильный, не может их побороть ни на земле, ни в преисподней. Неужели Рахасен — сын Сотворившего?
Рабочий день кончился. Сергей Григорьевич сложил бумаги, хлопнул ладонями по столу, как бы ставя точку на сегодняшних делах и заботах, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, отдыхая. Затем нажал кнопку селектора, спросил:
— Вы здесь, Людмила Павловна?
— Да, конечно, — испуганно ответила она.
— Возьмите у меня бумаги… и домой, домой.
Она вошла в кабинет робко, настороженно, что-то жалкое появилось в ней, и, увидев ее такой, Сергей Григорьевич испытал неловкость. Его вдруг осенила мысль, что она, Людмила Павловна, боится его, что ее страх не равноценен тому проступку, который она допустила. Она ошиблась, растерялась перед тем безумцем, как, впрочем, растерялся и он, Сергей Григорьевич, но ошибка — не преступление, а страх — совсем не то чувство, которое должно сопровождать осознавшего свою ошибку.
— Людмила Павловна, — сказал он, — стыдитесь, голубушка. Что с вами? Забудьте этого сумасшедшего.
— Хорошо, — покорно ответила Людмила Павловна, — я забуду, конечно. Я уже забыла.
Она взяла со стола папки и вышла из кабинета, испытывая еще большее недоумение из-за того, что Сергей Григорьевич был мягок, но она-то знала, что Сергей Григорьевич не любит прощать ошибки.
Он вышел из кабинета, сказал «Всего доброго!», улыбнулся ей и ушел.
