— Не то чтобы я об этом мечтала. Просто место было свободным.
Блэйд растянул губы в злом подобии улыбки:
— А о том, что вот уже четыре года я сижу на этом месте, ты, конечно же, запамятовала?
— Конечно же.
Я не поднимала взгляда, поэтому могла видеть лишь его бледные руки с цепкими пальцами.
Короткие ногти были небрежно подстрижены. Их обладатель явно о маникюре думал в последнюю очередь.
Блэйд деловито выставлял на столешницу необходимые для изготовления зелий материалы: ступку, пестик, пузырьки с различным наполнением. В одних плескалась жидкость, в других пересыпались порошки. Даже плотно закупоренная пробка не могла полностью заглушить едкий химический запах, распространяющийся от запечатанных в сосуды ингредиентов.
Рукав тёмного свободного одеяния, напоминающего нечто среднее между средневековым камзолом и робой, отодвинулся, приподнимаясь. Взгляду открылись тонкие белые шрамы, опоясывающие кисть словно браслеты.
Видимо, перехватив мой взгляд, Блэйд тут же опустил руку и раструбы рукавов скрыли следы то ли ритуала, то ли попытки самоубийства.
— Сиятельная ведьма так и будет наблюдать за своим недостойным рабом? Или займётся тем, чем ей и положено, — с сарказмом вопросил мой неожиданный напарник.
— Охотнее занялась бы наблюдением.
Он равнодушно пожал плечами и лёгким щелчком пальцев зажёг маленький огонёк на фитиле спиртовке.
Словно зачарованная, я следила за тем, как Блэйд смешивает порошок изумрудного цвета с серым, распространяющий едкий запах аммиачной селитры. Лёгким движением смешав их он ловко пристроил емкость в держатель.
— Ты похоже всерьёз решила раздразнить учителя? Тебе безразлична плохая оценка? Чем больше гляжу на тебя, тем больше интересных изменений наблюдаю.
— И всё же ты не так уж наблюдателен, как думаешь, — пристроила я подбородок на сцепленные замком руки.
Блэйд резко поднял ресницы и меня словно обожгло холодом, столько уничтожающей ненависти было в его глазах.
Я ощутила, словно невидимая петля снова стянула шею, хотя и понимала — это лишь память о нашей недавней встрече.
Он улыбнулся, и улыбка эта походила на оскал гиены.
Не знаю, почему мне была небезразлична его ненависть? Почему меня цепляла боль совершенно незнакомого человека, демонстрирующего всеми силами свою неприязнь? Но что-то в парне всё равно цепляло. Привлекало внимание, как не может не привлекать приближающаяся буря, сверкнувшая во тьме молния или разверзшаяся у ног пропасть. Опасный и умный, горький, как полынь, он внушал уважение, опасение, любопытство, сочувствие.
