— А что в нём плохого? Пейзаж, надеюсь, красивый? Свежий воздух, опять-таки. Чистая вода.
— Не прикидывайся большей идиоткой, чем ты есть.
Это уже слишком!
Я угрожающе надвинулась на девушку, по достоинству оценив преимущества высокого роста. В моей-то реальности я метр с кепкой. И это ещё в прыжке.
— Прочь с дороги, — процедила я сквозь зубы.
— Что тут происходит? — наконец решился вмешаться кузен.
Я вот так и не поняла, нравится мне его постоянные появления или они меня бесят? Вот вроде бы каждый раз к месту, разряжают и спасают ситуацию, но почему-то заставляют крепко сжимать челюсть, чтобы крепкое словцо не сорвалось.
— Происходит то, что я хочу выйти из столовой, а эта сумасшедшая меня не выпускает, — поделилась я своим видением ситуации.
Девушка сверкнула глазами, от ярости даже зубами скрипнув:
— Всё было совсем не так! Винтер! Ты же ей не позволишь? — притопнула она ножкой.
— Чего мне не позволит Винтер? — любезно поинтересовалась я.
— Маргарет! — повернулась к моей спутнице странная девица. — Ты не должна идти с ней!
— Маргарет вольна поступать так, как сочтёт нужным. Может остаться здесь, может пойти к себе в комнату. Может составить мне компанию на прогулке.
Выражение вызова и скрытого торжества, застывшего на смазливой мордашке противницы, выводили меня из себя.
— Винтер? — повернулась я к кузену. — Составишь мне компанию, пока эта милая девушка будет изображать из себя няньку?
Подцепив кузена Эммы под ручку, я одарила его улыбкой.
Девушка с негодованием воззрилась на Винтера, со своей стороны хватая его за руку.
Складывалось ощущение, будто Винтер — канат, который мы перетягиваем между собой. С той, правда, разницей, что канат никак не мог повлиять на процесс.
— Эмма, я никуда не пойду, — покачал головой Винтер.
И я почувствовала себя преданной.
— Отлично, — отдёрнула я руку. — Прогуляюсь в одиночестве.
С этими словами я вышла в широкие арочные двери.
Вот, казалось бы, вроде ничего особенного? Но я чувствовала себя не просто брошенной — я чувствовала себя публично униженной.
Кожа на шее горела ожогом как от крапивы, а в душе саднила ещё более неприятная рана.
В прошлой жизни я никого и никогда не ревновала кроме мамы. Ей всегда было не до меня, всегда нужно устраивать личную жизнь, а я оставалась одна и чувствовала себя никому не нужной. Я не перестала любить маму, нет. Но моя любовь к ней всегда была с примесью горечи.
Вообще, что такое ревность? Желание владеть человеком безраздельно? Боязнь того, что однажды он уйдёт из твоей жизни и уже никогда не вернётся? Страх узнать о нём нечто такое, после чего невозможно любить и верить, как прежде?
