– Не может быть. Наверное, испортился.
Я протерла градусник спиртом, измерила свою температуру.
– Нет, градусник нормальный. Мне кажется, у тебя грипп.
Я дала ему выпить телинол, и мы оба уснули.
Наутро он проснулся рано, температура оставалась все так же высокой, все тот же мучительный, сотрясающий тело кашель, головная боль, а насморк даже усилился.
– Похоже, я действительно заболел, – сказал он, когда я проснулась от его кашля.
– Да, очень похоже.
И тут на глазах у него показались слезы. В первый раз я увидела, как он плачет.
– Через четыре часа у нас самолет. Вряд ли мы сегодня попадем в Колорадо. Я даже не знаю, смогу ли встать.
Хотя Даррен никому не доверял решать подобные вопросы, да и до сих пор не доверяет, я быстренько позвонила в аэропорт и, долго объясняясь, извиняясь, чуть ли не умоляя, добилась того, что нас передвинули на другой рейс, на пару дней позже. Потом позвонила его матери и объяснила ситуацию. Надела сапоги, пальто и побежала в аптеку за лекарствами: против кашля и жара, против простуды и гриппа.
– Я испортил тебе Рождество, ты прости меня, – сказал он, когда я вернулась.
Я поцеловала его пылающий лоб:
– Ничего не испортил, я все равно собиралась провести его с тобой.
Он принял лекарство и снова заснул, а я потихоньку вышла на улицу. Купила небольшую елочку, не выше трех футов, больше мне было не унести, гирлянду с лампочками, блестки, мишуру, снежинки – все это продавалось уже с двадцатипроцентной скидкой. Еще я купила коробку красных и золотых елочных украшений, звезду на верхушку – все остальное было распродано. И пока Даррен спал, превратила его гостиную в рождественский вертеп. Даже подарки для родственников распаковала и положила под елку, которую установила на кофейном столике – так она казалась выше. Я хотела вернуть ему хоть какую-то часть счастья, которое он дарил мне последний год.
– Люси! – послышался из спальни голос Даррена, когда я уже прикрепляла последнюю искристую снежинку к стене над диваном. – Ты что, мебель там двигаешь?
Я услышала медленные шаги и кашель, дверь спальни открылась, Даррен остановился, прислонившись к дверному косяку, бледный, взъерошенный, с темными кругами вокруг глаз. Он оглядел гостиную и не промолвил ни слова.
– Ну как, Даррен? Нравится? Не хочу, чтобы болезнь помешала нам встретить Рождество по-человечески. – Я шагнула к нему и увидела в его глазах слезы.
– Люси, – сказал он, – я люблю тебя так сильно, что порой не понимаю, как сердце у меня выдерживает.
