И, может, не от слов, а от того мягкого задушевного тона она постепенно смягчилась и успокоилась:
— Федя, а ты не врешь?..
Но почему-то грустно покачала головой:
— Нет уж, Федор, что есть, то есть… Будь моя власть, я бы все зеркала запретила в государстве…
Громотков так увлекся воспоминаниями, что продрог, стоя на прохладном ветру.
Он начал быстро спускаться по камням, грохоча каблуками; визг или свист преследовал Громоткова по пятам. Загадка открылась позднее — свистящий звук исходил от каблуков, подбитых закаленными шурупами, — изобретение Андрюшки, котельного машиниста.
До причала оставалось еще несколько десятков метров. Механик остановился, он хотел снова увидеть то место, где испытал нечаянную радость раскаяния, но перед глазами была крутая каменистая осыпь. Тогда он повернулся влево, как солдат на плацу, и, уже не пугаясь высоты, ринулся вниз, зрением и слухом поверяя движение, чтобы не оступиться и не подвернуть ногу. Он бежал свободно, широко пружиня в сыпучем грунте. Подчиняясь внезапной решимости, он даже прыгнул, но расчетливого прыжка так и не получилось, и выражение крайней растерянности сохранялось во время его полета. Про себя же он подумал, что прыгает смешно, неловко, загребая в воздухе руками-ногами. Сидящие на причале мужчины и женщины мало обратили внимания на его шумное появление. Несколько человек мельком глянули в его сторону и вновь принялись бездумно смотреть на сверкающий залив, куда недавно смотрел Громотков: видимо, к природе вернулось прежнее очарование.
Громотков еще смаковал чувство от высоты и быстрого спуска, перехватывал ртом воздух и никак не мог насладиться — теплый и безвкусный, он не насыщал легкие. Но вскоре, сделав два-три глубоких вздоха, Громотков пришел в себя: теперь ему все казалось смешным и нелепым. Он посмотрел на край причала, где крупные морские чайки — бургомистры клевали кем-то брошенных серебристых рыбешек. Чистые грудки чаек отливали глянцем и фарфоровой белизной. Но внимание Громоткова привлекли не красивые птицы, а худая черная кошка, которая крутилась подле разбитой бочки; сквозь рассохшиеся доски что-то ослепительно белело — не то известь, не то соль. Сначала ему показалось, что ни кошка, ни чайки не видят друг друга: она жмурилась в лучах ветреного солнца, а птицы беспечно прыгали, ссорились, — словом, казалось, что безмятежное счастье тех и других одинаково полно и состоит в том, чтобы радоваться пище, теплу, свету. Вдруг в узких глазах кошки загорелся зеленый огонек. Расс-тахх-тарах — черная молния стремительно вылетела из укрытия, скребнув когтями по влажным доскам причала. Птицы своевременно открыли маневр и плавно, степенно, но достаточно быстро взлетели. Тяжело пикируя вниз, они били тяжелым клювом в загривок врага, отчего кошка отчаянно мяукала. Она явно не рассчитала силы, птицы были крупные, смелые. Наконец, разорвав незримое кольцо окружения, кошка кинулась наутек, сначала влево, на откос, где спускался Громотков, а затем вправо, ускоренно бросая вперед хищное гибкое тело.
