— Какая громадина! — воскликнула Жанна, удивляясь размытым очертаниям рыбы. Громотков подвел треску близко к борту и тремя размашистыми движениями вытащил ее на палубу, и здесь — живая и злобная — она казалась еще внушительнее. Ударяя хвостом и оскалив пасть, она билась на палубе, разбрасывая острые соленые брызги. Жанна испуганно отскочила.
— Ого-го! — радостно и тонко взвизгнула она.
Громотков подтащил рыбу к себе и, поймав момент, расплющил голову каблуком; раздался хруст и писк размолотых костей; бесформенная голова, неподвижно, обескровленная, лежала на палубе; только в хвосте конвульсивно билась жизнь.
Жанна с ужасом глядела на старика, она никак не ожидала такого исхода, и то, что прежде думала о нем и знала, никак не вязалось с тем бессмысленным и жестоким, что увидела сейчас.
— Возьми, теперь настоящая уха будет! — сказал механик и протянул ей рыбу, не глядя в глаза. — Только соли не жалей. Как вода закипит, ты ее брось, да лучок, да лаврушечку не забудь…
Девушка все еще боялась протянуть руку, в неподвижных глазах Жанны стоял ужас от зрелища раздавленной трески.
А Громотков молча разглядывал леску, рыба в момент борьбы перепутала ее, и механик с сожалением вытащил нож и полоснул по ней коротким взмахом, спихивая запутанный клубок в воду.
— Дуй, Жанна! До горы!
Громотков по-птичьи разомкнул руки, снимая новую робу, надевая старую; голый, длиннорукий, стоя в синих трусах, смешно, торопливо прыгал на холодной палубе, от прохлады ежились пальцы; тяжелые бутсы надел быстро, без носков, и двинулся к корме парохода, осторожно проскальзывая по вощеному линолеуму, где в конце коридора была дверь в машинное отделение — тяжелая, на тонких скрипучих петлях.
«Сколько прошу своих охламонов смазать, так нет же, некогда, один Жанкой занят по горло, другой от чтения свихнулся, на уме — одно: коммуникабельность, микроклимат… Раньше по двадцать человек на кухне ютились — вот микроклимат был! А теперь живого человека по лампочке встречают, где уж тут коммуникабельность!»
Думая так, старый механик имел в виду «хитрое устройство»: лампочка в машинном отделении загоралась при открывании двери, заранее предупреждая о приходе кого-то. Механик знал об этом, но не сердился, иронизируя в душе над «примитивностью» изобретения. Но все же насупился, придавая лицу строгое недовольное выражение. Несмотря на внешнюю суровость, Громотков любил парней искренно и нежно и ничуть не изменился, когда узнал от стармеха, что Андрей и Мишо обманули его. Он искал оправдания ребятам не в черствости их души, а в молодости.
