Тут мы с Писцом приходим в себя и долго сидим молча, наблюдая, как почтенный историк зачем-то шевелит губами в кромешной тишине.
Итак, Иван возглавил государство и сразу взял быка за рога, а свой рог оборотил в сторону ненавистного Новгорода. Пора его брать. Все условия к тому были хороши. Иго кончалось, его не отменяли только на всякий случай. Русские княжества замерли в предсмертной немощи. Литва и Польша грызлись между собой.
В самом Новгороде было два приятных обстоятельства. Там служил владыка Иона, волей-неволей подвластный московскому тезке митрополиту Ионе. Его можно было запугать карой небесной и опалой земной. Так что, церковь в Новгороде лила воду на московскую мельницу, — не зря отлынивали старинные новгородцы от пометки крестом!
Вторым приятным фактом было то, что Новгородом правила женщина. Звали ее Марфа. Она была вдовой посадника Исаака Борецкого. Иоанн думал, что сбить эту тряпичную куклу с кипящего новгородского чайника будет легко.
Потянулась череда враждебных действий. Подстрекаемые семейством Марфы-посадницы новгородцы придержали дань, перестали ходить на суд к московскому послу, стали потихоньку возвращать земли и воды, отнятые Темным. Литовская партия уговаривала новгородцев вступить в конфедерацию с западными соседями, оборотиться с дикого Востока на просвещенный Запад. Тут, как на грех, в конце 1470 года умер владыка новгородский Иона. Без его окриков и угроз анафемой новгородцы расслабились и пригласили к себе из литовского Киева князя Михайлу. Вскоре состоялись честные выборы нового владыки. Жребий выпал на представителя московской партии Феофила. Другой претендент, ключник покойного владыки Пимен, воспользовался доступом к кассе, передал деньги Марфе для раздачи взяток. Эти воровские дела и вовсе раскололи Новгород. Народ зашумел, забегал, Пимена схватили, пытали, отняли у него остатки украденных денег да заодно и дограбили церковную казну дочиста.
Дипломатия между Москвой и Новгородом продолжалась до весны 1471 года, когда погода позволила Москве «сесть на коня». Набрали с собой мелких родственников и отряды «служилых татарских царевичей». Писец с честью выполнил нелегкую задачу — в двух словах сформулировал наступательную доктрину, оправдал князя за убийство соотечественников, да и восславил его до небес: «Новгородцы отступили не только от своего государя — и от самого Господа Бога; как прежде прадед его, великий князь Димитрий, вооружился на безбожного Мамая, так и благоверный великий князь Иоанн пошел на этих отступников…» Тут я хотел треснуть наглого писаку в гривастый затылок, да не дотянулся — увертлива оказалась чернильная сволочь! Ну, так я отобрал у него обратно пачку размеченных листков для игры в «балду».
