Она чувствовала, что здесь похоронены и оставшиеся живыми; большинство из них сошли с ума за долгие века в объятиях древних корней. Другие оставались зловеще молчаливыми и неподвижными, словно ожидали конца вечности.
Воровка пришла на запретные земли позади дворца. Она видела башню Азатов – третий, верхний этаж, возвышающийся над покосившимися стенами жилищ яггутов. Ни одно строение уже не стояло прямо. Все наклонились из-за выдавленной громадным весом глины или вымытого подземными потоками песка. Вьющиеся растения опутывали стены паутиной, хотя те, что добирались до умерших здесь Азатов, засыхали у камней фундамента посреди желтеющей травы.
Шурк не обязательно было смотреть на кровавый след, чтобы найти дорогу. Запах стоял в душном ночном воздухе, разносился легким ветерком. За поворотом стены, окружающей башню Азатов, под кривым деревом сидела девочка Кубышка. Лет девяти-десяти… навеки. Голая, бледная кожа покрыта пятнами, в волосах комками запекшаяся кровь. Перед ней – труп, уже наполовину скрывшийся в земле.
Пища для Азатов? Или для голодных ночных жителей? Шурк не знала и не хотела знать. Земля глотает тела, и хорошо.
Кубышка подняла черные глаза, в которых отразились звезды. Если на плесень не обращать внимания, она может ослепить; пленка на мертвых глазах уже толстая. Девочка медленно поднялась и пошла навстречу.
– Почему тебе не стать мне мамой?
– Я уже объясняла, Кубышка. Я ничья не мама.
– Я шла за тобой сегодня ночью.
– Ты всегда ходишь за мной, – сказала Шурк.
– Как только ты ушла с крыши, в дом пришел другой человек. Военный. И за ним следили.
– И кого из них ты убила?
– Того, который следил, конечно. Я хорошая девочка. Я забочусь о тебе. А ты обо мне…
– Я ни о ком не забочусь, Кубышка. Ты умерла гораздо раньше меня. Живешь на этих землях. Я приношу тебе тела.
– Мне мало.
– Я не люблю убивать; я убиваю только в крайнем случае. И потом, я ведь не одна тебе помогаю.
– Нет, одна.
Шурк уставилась на девочку.
– Одна?
– Да. Остальные бегали от меня, как теперь бегают от тебя. Кроме того человека на крыше. Он что, тоже не такой, как все?
– Не знаю, Кубышка. Но теперь я на него работаю.
– Я рада. Взрослые должны работать. Тогда у них мысли заняты. Пустые мысли – это плохо. Опасно. Они начинают заполняться плохими вещами. И всем плохо.
Шурк наклонила голову.
– И кому плохо?
Кубышка махнула грязной рукой в сторону запущенного сада.
– Беспокойные. И я не знаю почему. Башня теперь все время потеет.
