— Я слушаю.
— Вот уже двадцать лет мы здесь рассказываем всем новоприбывшим историю Крюна вовсе не для того, чтобы посмеяться над ним. Мы это делаем потому, что он для нас пример. Мы им восхищаемся.
— Как так?
— Убитые были его друзьями, — сухо отчеканил карабинер. — Как бы вы поступили на его месте?
3
Каждый из них искал для себя какой-то путь бегства от Блеттербаха. Каждый из команды спасателей. Вернер, Макс, Гюнтер и Ханнес. И что они нашли?
Гюнтер вырыл себе могилу, пытаясь потопить ужас в алкоголе. Ханнес сошел с ума. Вернер бежал из Зибенхоха. А Макс? Что Вернер сказал о Максе?
Макс превратил свой мундир в броню защитника Зибенхоха. Цеплялся за свою роль, чтобы не поддаться отчаянию. Теперь я мог это доказать.
Десять букв: наваждение.
4
В утро сочельника Вернер застал меня на заднем дворе Вельшбодена, едва только солнце показалось из-за гор. Санки были закончены, краска высохла.
— Похоже, у тебя талант к такой работе.
Я вздрогнул.
— Надеюсь, я тебя не разбудил, — начал извиняться я.
Вернер покачал головой, стал разглядывать санки.
— Уверен, Кларе понравится.
Мне так не казалось. Чем больше я смотрел, тем больше дефектов находил.
— Надеюсь, — пробормотал я.
— Я в этом совершенно убежден.
— А если они не поедут? Боюсь, я наспех прикрепил полозья, и…
— Пусть эти санки будут скользить хуже всех на свете и развалятся на куски при первом же испытании, их сделал ты. Собственными руками. Вот о чем Клара вспомнит в один прекрасный день.
— Что ты имеешь в виду?
— Она вырастет, Джереми. Вырастет очень скоро, и ты не сможешь больше ее защитить. Мне это известно, я уже через это прошел. Но знаешь, что может сделать отец?
Я не хотел отвечать. У меня ком застрял в горле. И я ждал, когда он продолжит.
— Отец может подарить дочери только две вещи: уважение к себе самой и прекрасные воспоминания. Когда Клара станет женщиной, матерью, что она будет помнить об этом Рождестве? Что санки скользили медленнее черепахи или что ты сделал их собственными руками?
Я благодарно улыбнулся при этих словах. И заметил, что у Вернера увлажнились глаза. Слишком много воспоминаний витало в воздухе этого утра.
— Так или иначе, есть единственный способ узнать, насколько эти санки годные, — сказал он, отметая неловкость и грусть. — Попробовать прокатиться.
Я подумал, он шутит.
Но Вернер не был горазд на шутки.
Если бы кто-то увидел, как двое взрослых, здоровых дядек по очереди катятся вниз по заснеженным склонам Вельшбодена, ликуют, как мальчишки, и ругаются, как грузчики, всякий раз, когда валятся мордой в сугроб, он, думаю, принял бы нас за сумасшедших. А мы веселились напропалую.
