Вспомнив молодого человека, рядом с которым лежал в морозильной камере, пожалел, что тоже не умер. «И чего мне приспичило ожить? Лежал бы сейчас спокойно, никаких проблем. Цветочки-веночки, кто-нибудь всплакнул бы».
Где-то вдалеке завыла скорбно сирена, выдернув его из полусна, в который успел погрузиться. Наверняка это за ним, куда от них убежишь? Бегать бесполезно, всё равно догонят. Лучше уж сразу остановиться… так хоть смертей больше не будет… Зачем убивать понапрасну людей, если игра всё равно проиграна? Сдаться — и дело с концом.
Остановил грузовик, заглушил двигатель и выключил радио. Бросил на переднюю панель очки, открыл дверь, спустился, усевшись на подножку, и стал ждать.
Вскоре сирена, взвизгнув в очередной раз, умолкла, а невдалеке остановился патруль городской полиции. Была бы военная, без разговоров распотрошила бы грузовик, довершив начатое, и лишь потом, может быть, спросили бы фамилию. Но эти десять раз подумают, прежде чем сунутся в пекло.
Хлопнула дверь, и полицейский, осветив раскуроченный «Свияж» мощным фонарём, спросил:
— Гражданин, у вас всё в порядке?
— Да… Всё в порядке…, — ответил Солдат, не поднимаясь с подножки.
«Я не знаю своего имени. Я убил нескольких невинных. Моя угнанная таратайка прострелена как решето, а ты делаешь вид, будто не замечаешь этого. А так всё в порядке».
— Вам помощь нужна? У вас поломка? Мы вызовем помощь.
Офицер держался на порядочном расстоянии, а рука его лежала на рукояти пистолета, готовая выхватить оружие в любой момент.
— Спасибо. Обойдусь…
Полицейский снял с пояса рацию и стал что-то в неё говорить, из скороговорки донеслось только несколько слов: «Да, это он. Хорошо, следим».
— Ждите, скоро ремонтники подъедут, — полисмен убрал рацию.
Выключив фонарь, вернулся в ментовозку. Взревел мощный двигатель, и фараоны укатили, на этот раз тихо и без сирены.
Солдат продолжал сидеть на подножке и ждать. Подмогу вызвали. Наверное, военную полицию. Скоро приедут, помогут, и всё закончится. Не придётся бегать, прятаться, узнавать своё имя. Убивать не придётся. Особенно убивать. От одного этого слова на душе стало противно, потому что не хотел этого делать. Точно знал, что не убийца, был уверен в этом. Пусть уже его самого убьют, и на этом всё закончится.
Вдруг встрепенулся. В груди будто вспыхнул костёр. Нельзя сидеть и ждать своей смерти. Не в его это стиле.
— Гляди-ка, вспомнил, что это не в моём стиле…, — бросил в холодную темноту. — Этак и всё остальное вспомню, дайте мне только время.
