Несколько месяцев спустя он все еще был безработным. Так, где-то подрабатывал на вольных хлебах. Потом некоторое время мы о нем ничего не слышали, а потом узнали, что Брицц в больнице. Без всякой страховки. Умер он быстро. Жуть берет, как мы напророчествовали, говоря, что у него есть еще максимум полгода. Мы его навестили — похоже, кроме наших, других цветов у него не было. Мы хотели спросить: слушай, Брицц, дружище, а где твоя семья? Но вместо этого тайком сунули ему сигареты, что категорически запрещено человеку, умирающему от рака легких. Мы поставили одну из поглощающих дым пепельниц прямо ему на грудь, и она хорошо улавливала дым. Старине Бриццу удалось выкурить три сигареты, прежде чем старик из соседнего бокса начал возражать и сестра сделала нам внушение. Когда он умер, трудно было поверить, что он ушел. Всем казалось, что Брицц просто прогулялся по-испански в коридоре. Уход ушедшего.
Бенни явился за бабками. Мы не могли поверить. С какой это стати Бенни должен получить с этого прибыль?
— Он был в моем списке, — с невинным выражением на лице заявил он.
Тут мы все закричали: Бенни! Прекрати!
— Прекратить что? — воскликнул он. — Он был первым в моем списке! Таковы правила!
Бенни говорил правду. Таковы правила «скорбного списка знаменитостей». Мы все сдали по десять баков.
После ухода Брицца мы обнаружили, что у него все-таки была кой-какая семья — брат с румянцем завсегдатая клуба здоровья. Мы его назвали Брусничный Брицц, за цвет кожи. Он, наверно, ни разу в жизни сигареты не выкурил. Впечатление было такое, будто старина Брицц, сняв с себя жуткую маску, оказался толстомордым и краснощеким. Мы выразили брату наше сочувствие. Подготовив себя, некоторые из нас отважились подойти поближе к покойнику. У Брицца в гробу был намного более здоровый вид, чем у Брицца за рабочим столом. Потом уже мы сидели в церкви и пытались вспомнить о нем что-нибудь.
Вспомнилось только одно — как мы стояли с ним в парковочном гараже и ждали, когда латиносы в галстуках-бабочках пригонят наши машины. В кулаке мы зажимали долларовую бумажку на чай. Ну и холодища тогда была. Ветер до нас не доставал, и стояли мы в ярком свете гаража, но Чикаго в феврале, если позволительно цитировать Брицца, был холоднее, чем сиська ведьмы в леднике. Он продолжал называть холодильник ледником. Однажды он сидел за своим столом и рассказывал нам, что, когда был мальчишкой, лед привозили по заказу.
«Вот какой я старый, — признался нам тогда Брицц в один из редких моментов откровенности. — Я еще помню, как доставляли лед».
