В этом же бою был ранен и я, — помолчав, продолжая Дубов. — Мы были окружены белыми. Я ехал бок о бок с командиром. Сзади нас мчался эскадрон. Белых встретили в лоб. Впереди их скакал офицер в высокой папахе с малиновым верхом. Комэск ударил его клинком по папахе. Офицер качнулся и начал сползать с лошади.
В тот же миг я почувствовал удар в грудь и потерял сознание. Когда пришел в себя, вокруг была густая тьма. Я лежал на земле. Каждый вздох причинял невыносимую боль. Ветер засыпал меня снегом, не хватало даже сил отгрести его. Вдруг кто-то подошел, нагнулся надо мной…
Дубов остановился и глубоко вздохнул.
(Незаметно сзади к сидящим у костра подошел полковник Седых. Постоял, послушал с минуту и тут же отошел).
— Павел. Паша, — услышал я над собой чей-то голос, — ты жив?
Это был командир эскадрона.
Но я не мог ему даже ответить.
— Ну, пойдем, Паша, — сказал он. — Нет эскадрона, Павел, погиб наш эскадрон.
Он поднял меня с земли, но я не мог даже стоять.
Тогда он взял меня на руки, как ребенка, и понес, тяжело ступая по снегу…
Он нес меня долго, ничего не говоря (кажется, он тоже шагал в бреду). А я даже при желании не ног вымолвить ни слова. При каждом его шаге боль в груди усиливалась.
Потом я снова потерял сознание. Когда пришел в себя, я опять лежал на земле. Серело утро. Вдали мелькала фигура удаляющегося комэска.
«Бросил… бросил умирать!» подумал я. Снег засыпал меня, мокрой пеленой ложился на лицо. Вдруг… кто-то опять нагнулся надо мной.
— Ишь ты, — сказал командир эскадрона. — Дышишь! А я ведь думал — умер. Оставил. Ушел. Потом решил — хоть труп, а донесу. Не дам комиссарский труп волкам и шакалам! Вернулся. А ты вот дышишь.
…И мы опять пошли через степь… Мы… шагал он, а я безжизненно лежал на его плече…
— Вот и все…
Дубов встал, размял плечи, увидел внимательные, тревожные, огорченные, ждущие глаза и рассмеялся.
— Как видите, жив… Дошли. А командира эскадрона все вы знаете: комдив Андреи Васильевич Кондратов.
Все молчали. Догорал костер. И все думали о той далекой ночи.
— Ну как, товарищ Гордеев? — спросил Соколин лежавшего рядом красноармейца.
— Д-да, — мечтательно ответил Гордеев. — Вот тогда бы пожить!.. Эх, товарищ капитан, — с неожиданной страстностью закончил Гордеев, — вот бы мне в эскадрон тот!.. А теперь что?.. Картошку на кухне чистить… Хлебы печь…
Соколин нахмурился. Следовало тут же подробнее потолковать с Гордеевым. Но того вызвали на дневальство. Разговор пришлось отложить.
