В этот вечер они вспоминали о боях, о далекой тайге, о быстрых дальневосточных реках, и о том, как слетел однажды с коня вместе с седлом Дубов, не заметив, что ослабла подпруга, и как пел эскадронный запевала Снегирев, и как крепко влюбился Андрей Кондратов в посьетскую черноокую кореянку.
А потом друзья пели вполголоса старую свою любимую песню, которую так здорово запевал в эскадроне Снегирев.
У зари у зореньки много ярких звезд… —
начинал комдив Кондратов.
А у темной ноченьки им и счету нет… —
подтягивал директор Дубов.
Дежурный по лагерному сбору комбат Соколин, проходя по командирскому городку, увидал огонек в домике комдива, услыхал песню и с удивлением долго вглядывался сквозь листву в крупные расплывчатые силуэты командиров.
…На десятый день Дубов получил сразу два письма. Первое было от сына.
«Отец, — писал Дмитрий большими прописными буквами. — привизи мне патроноф и маленькую пушку… и еще Варашилафский значок».
Дубов два раза с улыбкой прочел это нехитрое письмо.
Второе письмо было с завода. Вася Штыбов сообщал ему, что пустили печь. Плавка прошла хорошо, был секретарь обкома и другие гости. Рабочие и он, Вася, шлют Павлу Федоровичу горячий привет и желают успеха в его военных операциях, и пусть он не беспокоится за завод: дела идут подходяще.
5
Лагерный сбор комиссаров выделил делегацию для приветствия открывшейся партийной конференции.
Возглавлять делегацию было поручено Дубову.
В этот день он долго чистил сапоги и даже сходил в портняжную мастерскую — выутюжить гимнастерку.
Девять делегатов построились перед палатками, и начальник сбора полковник Седых устроил им смотр. Смотр этот обидел Дубова. Сколько раз он ездил на партийные съезды, а тут осматривают, как мальчишку, можно ли, дескать, в свет выпустить.
— Прямее держитесь, товарищ Дубов, — подошел к нему «Борода». — И потом пояс у вас не на месте.
Дубов едва сдержался, чтобы не ответить ему, но смолчал, Дисциплина… Пояс он все-таки поправил.
…Дубов получил слово вскоре после открытия заседания. Теперь уже он, совсем как Седых, пытливо оглядел предводимую им восьмерку.
— Сми-и-рно!.. — скомандовал он протяжно.
И девять человек в красноармейской форме застыли на трибуне.
Директоры заводов, секретари партийных комитетов, писатели и редакторы были среди этих девяти. Их знали люди, сидящие в зале, знали по сводкам, по статьям в газетах, по выступлениям на предыдущих конференциях.
Необычное появление их в армейской форме и бравый, воинственный вид вызвали дружные хлопки всего зала.
