И на одну недолгую минуту Федор с облегчением поверил, что посольство удалось и у него выйдет спасти Рязань. Однако витал в воздухе едва различимый запах неправды, от которого у княжича покалывало в затылке. Чересчур улыбчивыми стали приближенные Батыя. Даже Субудай – первейший военачальник Золотой Орды, служивший еще Чагонизу, – расплылся в масляной усмешке. Имя этого багатура гремело от Империи Цзынь до земель волжских булгар, и не узнать его было мудрено – круглый живот и единственный глаз Субудая славились не меньше своего хозяина. Но каким бы приветливым ни казалось круглое лицо военачальника, его цепкий взгляд оставался холодным. То же самое читалось во взглядах других мунгалов.
Федор стерелял глазами с лица на лицо и чем дольше смотрел, тем больше уверялся, что не от щедрот душевных затеял Батый приветить рязанских гостей. Было на уме у хана что-то недоброе. Ну что ж, поглядим, куда кривая вывезет.
В Орде строго соблюдались традиции, иерархия и дисциплина. По тому, что и как подается за трапезой, несложно было определить, какое положение занимает каждый из гостей и как к нему относится Бату-хан. Дав знак своим товарищам, княжич уселся за стол, спустив ноги в яму, которая была под ним вырыта.
Цогт хлопнул в ладоши, и слуги тут же наполнили кубки гостей мутной белесой жидкостью. Батый, его братья, жены, полководцы и советники повернулись к русичам и стали с любопытством следить за их реакцией.
Деваться было некуда, Федор поднял кубок, с тревогой глянул на странную жидкость и перевел взгляд сначала на Апоницу, будто ища совета у пестовавшего его с младенчества дядьки, а затем повернул голову и тяжко посмотрел на Афанасия Прокшича. Тот понял этот взгляд без слов и сжал зубы. Нездила знал, что им налили хмельной кумыс, который мунгалы пьют вместо вина, но напиток мог быть отравлен. В посольстве сидело с десяток безродных дружинников, но Федор в качестве отведывателя выбрал именно его. Если я выживу, княжич…
Улыбнувшись в бороду, черниговский боярин выпил содержимое своего кубка до дна и в знак благодарности кивнул Бату-хану. Кумыс был кислый, но, похоже, безвредный.
– Молоко кобылье. Пейте, только не плюйтесь, а то обидятся, – не поворачивая головы, тихо сказал Нездила.
Со вздохом облегчения рязанцы пригубили незнакомый напиток. Мунгалы одобрительно зашумели, а Цогт снова хлопнул в ладоши, и в шатер вереницей стали входить слуги, неся золотые и серебряные блюда с мясом.
