Дышетъ Меркуріи, а я: эхъ, сударь, ужъ скучишъ!
что хорошева? по что долго меня мучишъ?
Веть я равно и тебѣ, какъ и Аполлону
служу, не болше чести имамъ твоей ону.
такъ то, право, служи вамъ, а вы неглѣдите,
и не смотря на вѣрность въ смѣхъ все становите.
ну, сударь; веть таки мнѣ сказать случаи нада,
и не даромъ ты прибылъ до сего днесь града?
молчитъ МЕРКУРІИ; толко кажетъ мнѣ рукою
на одного малчика прекрасна собою,
которой недалеко веселъ стоялъ тамо,
маленкои саидакъ его украшалъ все рамо,
Калчанъ ему каленыхъ висѣлъ стрѣлъ за плечми,
быстрехонекъ казался, какъ бы рѣка течми.
* * *
Узналъ я заразъ что то Купидонъ воришка:
ибо уменя таки столко есть умишка.
Тогда хоть еще сердце мое трепетало,
но видѣвъ Купидона легче ему стадо;
уже я сталъ ожидать все благополучно,
и молчаніе оно не такъ было скучно
Меркуріево; къ томужъ, что я строи великои
и здали увидѣлъ со сладкой музыкой;
На которой дивяся немогъ насмотрѣться,
Такъ хорошему нельзя въ Пруссіи имѣться.
ГѴМЕНЪ на торжественной ѣхалъ колесніце,
Купидушки ту везли, прочія шли сице:
ЛЮБОВЬ, держа два сердца пламенемъ горящы,
цепочкои залотою связаны блестящы,
шла за Гѵменомъ; блізко потомъ Вѣрность міла,
съ неи Постоянство, Радость все въ ладоши била.
Корнукопіа вездѣ по дорогѣ цвѣты
бросала, которыми богато одѣты
подбирая межъ собой Дѣточки играли,
а все таки за строемъ онымъ Тѣ бѣжали,
мужеска всѣ казались пока Княжичами,
а женска, прекрасными видѣлись Княжнами.
По обѣимъ сторонамъ много Купідоновъ,
гдѣ воздухъ разбѣгался отъ ихъ крыльныхъ звоновъ
всѣхъ прохлаждая, изъ нихъ держалъ въ рукѣ всякой
факелъ съ огнемъ яра воску, неинакои.
Всѣ восклицали вкупѣ согласно устами:
БРЯКНУЛИ КНЯЖЕСКИМИ на ЛЮБОВЬ РУКАМИ!
БРЯКНУЛИ, ГЕИ! Но болше еще и дивился,
какъ тамъ Аполлонъ съ скрипкой появился,
весь статнѣе Гінніона, также и Батиста,
и всякъ бы его назвалъ тогда Божка иста,
которой смычкомъ весма такъ началъ красно,
такъ же приговаривать и языкомъ ясно:
(когда онъ пѣлъ и игралъ, музыка молчала,
