— Нам придется немедленно уйти, прошептал он, — я должен сказать Гатти, что нарушил контракт.
Я ждала его у входа, пока он разговаривал с Гатти. Он вышел, улыбаясь.
— Гатти простил меня.
Единственным человеком, которому Энрико давал уроки вокала, был Риккардо (Ричард) Мартин. Карузо не любил преподавать и не считал, что имеет соответствующие способности. Он всегда говорил:
— Одно дело петь, другое - преподавать. Как я могу объяснить, каким образом я пою? Я держу грудь в таком положении, живот — в таком и пою.
Он никогда не спорил, когда ему толковали про «метод Карузо», объясняя это тем, что следует быть вежливым. Однажды, после разговора с серьезным вокальным педагогом, он сказал:
— Он знает больше, чем я. Обучая пению, он берет зонтик. Когда он открывает его, ученики поют: «еее-еее-ааааа», а когда он его медленно закрывает: «ааа-ааа-еееее».
Энрико говорил мне, что во время пения никогда не думает о положении гортани и языка. Он считал слово самым важным компонентом пения.
— Я думаю о словах арии, а не о музыке, потому что либретто служит основанием для написания музыки композитором, как фундамент для здания. Когда люди думают, что пение не представляет для меня никакого труда, они ошибаются. Когда я пою и играю, то выкладываюсь изо всех сил. Но я не должен показывать этого труда. В этом-то и заключается мастерство.
Его лицо и голова были словно специально сконструированы для пения. Глубокая и высокая небная полость, широкие скулы, большие ровные зубы, крупный лоб с широко посаженными глазами создавали условия для наилучшего звукового резонанса. Он мог держать во рту яйцо, и никто не догадался бы об этом. Грудная клетка его была огромной, и потенциал ее расширения составлял 9 дюймов (20 см).
— Дышит ли он когда-нибудь? — спрашивали иногда, когда он пел целые фразы на одном дыхании, заканчивая их на верхней ноте.
Но его вокальные связки сами по себе были не более примечательны, чем у большинства певцов. Когда Карузо спрашивали, чем должен обладать певец, он отвечал:
— У него должны быть: большая грудная клетка, большой рот, 90% памяти, 10% ума, огромная трудоспособность и кое- что в сердце.
Его память была феноменальной. Он знал шестьдесят семь партий и более пятисот отдельных вещей, к которым постоянно прибавлял все новые и новые. С возрастом голос его становился мощнее и богаче, появилось законченное мастерство, что позволяло ему отлично справляться с самыми сильными драматическими партиями (Самсон, Элеазар, Иоанн Лейденский), но в то же время он был великолепен и в лирических операх — таких, как «Марта» и «Любовный напиток».
