Вы заслужили награду, — сказал он, — я думал, вы не выдержите до конца.
Хотя Энрико не говорил, что отдает предпочтение какой- нибудь опере или романсу, он выделял некоторые из своих записей. Из неаполитанских песен он больше всего любил «А vuchella» («Милые уста») Ф.П.Тости и часто пел ее в концертах на бис. Из арий он предпочитал «Rachel, quand du Seigneur... « («Рахиль, когда Господь...» — ария Элеазара) из «Еврейки» Ж.Ф. Галеви, а из дуэтов — «Solenne in quest’ora» («Торжественно в час сей...») из «Силы судьбы», записанный с А. Скотти.
Дома он часто слушал пластинку с записью песни «Love me or not» («Ты любишь меня или нет»). Он пел ее по-английски и называл «песней нашей любви». Чтобы научить Энрико правильно произносить текст, я читала ему его по слогам, выговаривая их медленно и отчетливо. Когда он усвоил произношение гласных и согласных, то записал этот текст своим превосходным почерком. Он любил все, что относилось к песне «Over There» («В дальний путь»): слова, музыку, стиль, самого Кохана.
Однажды Джордж М. Кохан обедал с нами. Он ел сухое печенье, пил молоко и рассказывал невероятно смешные случаи из своей жизни мягким, меланхоличным голосом. Энрико нередко слушал записи джазовой музыки.
— Это забавно и интересно, — говорил он.
Он любил песни Виктора Херберта и самого автора.
— В них есть мелодия, — говорил он, — а это самое главное в любой музыке. Величественное «Largo» Генделя глубоко волновало его. Простые песенки, вроде «Сатрапе е sera» («Вечерние колокола»), как бы переносили его домой - в Италию. Ему казалось, что он снова слышит звон монастырского колокола в тихий летний вечер. В качестве свадебного подарка компания «Victor» прислала нам шкаф-граммофон, покрытый черным с золотом китайским лаком. К внутренней стороне его крышки была прикреплена золотая пластинка «La donna e mobile» (Песенка Герцога из «Риголетто» Д. Верди) — первая вещь, напетая для компании в 1903 году. К январю 1920 года гонорар, выплаченный компанией Энрико, составил сумму 1 825 000 долларов.
Была середина декабря — время, когда предстояло родиться нашему ребенку. Мы перебрали сотни имен, но лишь в ночь накануне рождения девочки Энрико внезапно решил, что ее нужно назвать Глорией.
— Потому что она будет венцом моей славы, — сказал он.
Она родилась в половине одиннадцатого ночи 18 декабря 1919 года. Первые слова, услышанные мной, были:
— Дорогая, это маленькая девочка.
Держа ее на руках, Энрико сказал, что кроме имени Глория, она еще будет зваться Грацианной в честь его матери, которую звали Анной, Америгой, потому что родилась в Америке, Викторией, поскольку мы выиграли войну, и Марией в честь девы Марии.
