Лето 1919 года в Италии выдалось беспокойное, хотя почти год прошел с того времени, как кончилась война. После ряда бунтов, вызванных голодом, весь народ выступил против власти и начались те волнения, которые через два года привели к походу на Рим[1]. Беспорядки охватили даже наш маленький городок Синья, находящийся в сорока милях от Флоренции, который до войны славился особым трудолюбием жителей. Муж чины всегда допоздна работали на виноградниках, выращивая гроздья для приготовления знаменитого вина «Кьянти». Женщин и девушек нельзя было увидеть без пучка соломы в одной руке и ленты в другой: они делали известные во всем мире изящные итальянские соломенные шляпки.
И вот теперь шестьсот разъяренных крестьян, голодных и злых, сломали железные ворота, ворвались в наш дом и потребовали хлеб, вино и оливковое масло, хранившиеся в кладовых. Энрико принял их вожака и попросил его предъявить документ на обыск. «Мэр — это мы», — услышал он ответ. Энрико не стал спорить, а лишь попросил оставить нам одну повозку и пищу на десять дней, по прошествии которых мы должны были отплыть в Америку. Крестьяне собирались забрать и нашу домашнюю птицу, но Энрико рассказал им о моей белой паве, которая сидела на двенадцати яйцах и должна была вывести птенцов в тот день. «Синьора такая же крестьянка, как и мы», засмеялись они и даже не подошли к птичнику. Погрузив масло, вино и зерно на телеги, они уехали. Все эти продукты были проданы за бесценок голодающим.
Позднее мы получили небольшой мешочек с медными монетами (стоимость наших продуктов) и с запиской со словами благодарности и сожаления о случившемся.
Зная выдержку и находчивость Энрико, я не особенно боялась того, что происходило. Двумя неделями раньше я уже имена возможность убедиться в его хладнокровии.
Среди ночи наши свирепые псы, охранявшие виллу, начали выть, подобно волкам. Через десять минут мою кровать сильно качнуло. Я включила свет и увидела, что стены покосились. Энрико крикнул мне:
— Дора, встань у косяка двери. Там стена прочнее. Это землетрясение!
Мы молча стояли и слушали, как в доме с шумом падают вещи. Потом он добавил:
— Потолок и пол могут обрушиться, но дверной пролет останется цел. Может быть, хочешь выйти в сад?
Я представила, как разверзается земля, и ответила, что предпочитаю остаться в доме. Присутствие Энрико придавало мне сил. Мы отлично понимали друг друга без слов. Без них даже лучше. После землетрясения прошел сильный ливень. Во Флоренции оказались разрушены целые кварталы домов, а наша вилла осталась целой, если не считать покосившихся окон и дверей. На следующее утро мы обнаружили, что земля в саду вокруг кипарисов усеяна трупами птиц, убитых градом.
