Летом я поехала в Неаполь, чтобы увидеть его могилу. Она находилась в чудесном склепе, сделанном из белого камня и расположенном в тени кипарисов. Над саркофагом стояла статуя Мадонны. Я не пошла к саркофагу, потому что не хотела видеть лица Энрико. Хотя я просила закрыть фоб, его родственники не согласились на это. Показывать тела умерших знаменитостей — итальянский обычай. Это шокировало приезжавших из других стран, где нет такого обычая. Лишь через восемь лет, когда я обратилась к правительству при посредничестве принца Барберини, мне удалось добиться, чтобы саркофаг закрыли.
Единственным человеком на свете, который знал, как я переживала потерю Энрико, была Жаклин Авеццана. Каждую весну я приезжала к ней в итальянское посольство в Париже. Она и ее муж стали самыми близкими моими друзьями. Мы вместе проводили лето в Венеции. Однажды осенью, перед моим отъездом в Америку, Жаклин заговорила о том, что мне стоило бы снова выйти замуж. Мне шел тогда тридцать первый год, и она говорила о времени, которое нам с Глорией предстоит провести в одиночестве. Следующей весной она умерла. Я стала еще более одинокой и решила последовать ее совету. Замужество, к несчастью, оказалось неудачным, но у Глории появилась сестра, которую я назвала именем моей умершей подруги.
Я не смогла бы справиться с управлением делами виллы «Беллосгуардо» и многочисленных ферм в Синье до совершеннолетия Глории. Поэтому я отдала поместье семье Энрико, а сама решила жить в Нью-Йорке. Большая часть коллекций Энрико была вверена попечению его старого слуги Мартино. С начала войны я не получала от него известий. Я отдала часть костюмов мужа кое-кому из певцов, но никогда не расстаюсь с белым кашемировым костюмом, который он носил в «Паяцах». Король Виктор—Эммануил приобрел его коллекцию древних золотых монет для пополнения своей. Я купила дом и старалась найти свое место в окружавшей меня жизни. Это оказалось невозможным. Мой дом превратился в тюрьму. Когда я возвращалась в него, побывав где-нибудь, я погружалась в тишину своего заброшенного мирка. Это была гнетущая и безжизненная пустота. Когда все становилось невыносимым, я уплывала в Европу с детьми и Нэнни. Обычно я направлялась в Сорренто и с той самой террасы, где мы жили с Энрико, наблюдала, как на море спускается ночь. В том же самом маленьком магазине я покупала белье и заказывала тем же монахиням изготовление свадебной вуали.
