Двое устроились в дальнем углу и затихли, будто задремали, а может быть, молча боролись с болью. А четвертого, с перевязанным лицом, Сафронов с помощью Кубышкина уложил на носилки. Успел прощупать острые плечи, острый локоть, острый затылок, подумал: «Совсем пацан».
Пацан тотчас начал метаться и подвывать по-щенячьи.
— Тихо, тихо, товарищей разбудишь.
— Не спим мы, — отозвались танкисты.
Пацан поманил Сафронова, замер на мгновение.
— Скажите, я теперь урод, да? Урод?
В повязке щелочки для губ и для глаз. Пацан выглядывал из бинтов, как из бойницы.
— Я должен знать. Я не хочу уродом.
— Успокойтесь.
— Я должен знать.
Послышалось урчание машины. Ругань. Резкий голос Цупы. Сафронов поспешил на помощь. Когда он вернулся в палатку, пацан вновь обратился к нему:
— Доктор, не темните. Доктор, я должен знать.
— Роман, мы здесь. Замолкни, — сказал один из танкистов.
Пацан не замолкал:
— Я должен знать…
— Роман!
— Пошли вы… Где мое оружие?
За спиной Сафронова раздалось знакомое покашливание.
— Вот, пожалуйста, — не оборачиваясь, произнес Сафронов. — Его эвакуировать надо. Все, что положено, мы сделали. Теперь спецлечение.
— Так что же? Кхе-кхе.
— От ведущего хирурга зависит.
— С ним говорили?
— Думаю, без толку.
— Попробуйте. Сходите, кхе-кхе, а я подойду.
Уже на выходе до Сафронова долетели слова замполита, обращенные к пацану:
— Закурить не хотите?
«Здесь мы не позволяем курить», — хотел было запретить Сафронов, но удержался, направился к операционной.
Как он и ожидал, ведущий и разговаривать с ним не стал, посмотрел из-под маски покрасневшими от бессонницы глазами и отвернулся.
Лыков-старший трудился в перевязочной. Он выслушал Сафронова, не отходя от стола.
— Все сделали?
— Все.
— Тогда дойдите до эвакоотделения, передайте приказание: отправить вне очереди.
— Но ведущий…
— Беру на себя.
К эвакоотделению подоспел замполит, ускорил переговоры. Обожженных погрузили на первую же отходившую в ППГ машину. Пацан присмирел, уже из кузова протянул замполиту руку.
— Что-то следует менять, — обратился Сафронов к замполиту, когда машина с обожженными скрылась в ночи. — Ведущий, как нарочно…
— Он отлично работает, — не согласился замполит.
— Значит, я плохо.
— И вы отлично.
— Но он не желает менять темпа. Он не видит этих укоризненных глаз. Его не тянут за халат. Его не кроют матом.
Замполит ничего не сказал, достал кисет, протянул Сафронову.
— Не курю.
— Я тоже, но, как говорится, с вооружения не снимаю. Кхе-кхе…
Сафронов пожал плечами, чувствуя, что негодование, кипевшее в нем еще минуту назад, исчезло.
