— Приглядывай за ним, — сказала Галина Михайловна.
С момента появления немца у самой Галины Михайловны было такое ощущение, будто в палатке находится мина с часовым механизмом. Она слышит ее тиканье, сознает, что мина может взорваться в любую минуту, но ничего не в силах поделать. Ни уйти, ни обезвредить ее. Галина Михайловна делала вид, что все в порядке, ничего не изменилось и не произошло. А сама думала, изредка поглядывая на все еще не пришедшего в себя немца: «Он спит. Он жив. А Сергея нет. И Настеньки нет. И все мы пострадали и мучаемся из-за него, из-за фашиста. Если не из-за него, так из-за другого, подобного этому…»
Она знала, что это не просто немец, а офицер, с наградами и крестами. Значит, убивал, стрелял, уничтожал. Быть может, пули, выпущенные из его автомата или по его приказу, прошили вот этого мальчика, Перепелку. Да и все, находящиеся здесь, которые неизвестно еще выживут или нет, все — дело его рук, от него пострадавшие. «Он же убивал на нашем фронте, на нашем участке, воевал против наших частей».
Галина Михайловна с трудом сдерживалась, чтобы не показать того, что творится у нее на душе. Она, как всегда, выполняла свою работу: делала уколы, переливания крови, следила за каждым раненым, отдавала необходимые распоряжения сестре и санитарам, утешала, успокаивала — и разве что чаще выходила из палатки, будто бы подышать свежим воздухом.
— Конечно, мы не звери, — услышала она разговор Мельника с Нехаем. — Только оно… как бы это сказать, все равно как-то лихатит.
Появился неизвестный офицер в сопровождении НШ, представился Галине Михайловне, показал документ.
— Как он?
— Еще спит. Не пришел в себя после наркоза.
— С ним можно будет побеседовать?
— Думаю, что нет. Во всяком случае, первые сутки я не разрешаю.
— Даже так?
Офицер смотрел на нее из-под бровей, будто прицеливался. Галина Михайловна не отвела взгляда:
— Именно так.
— Вы что же, жалеете его?
— Нет, не жалею, но я врач, а он больной… А если вы хотите убить его, то нужно было или пристрелить сразу, или не оперировать.
Офицер пренебрег ее ответом.
— Как только начнет говорить, слушайте. Записывайте каждое слово.
— Я не знаю немецкого.
Офицер круто повернулся к НШ:
— У вас есть переводчик? Тогда нужно вызвать. Идемте.
Вернувшись в палатку, Галина Михайловна почувствовала какое-то беспокойство в дальнем углу, там, где находились женщина и немец, поспешила туда.
— Что вы, Дарья Тихоновна?
— Очухался. Квасур просит. Это по-ихнему воды, значит.
