Казалось, что именно ночная тишина, царившая в комнате, подтолкнула их обоих к откровенности. Привычные правила были забыты, а привычные барьеры стали невидимыми. За исключением тех, что существовали внутри них самих.
Тут Джилс заметил, как Одрина, отложив его сюртук, протянула руку – видимо, взяла бумагу и карандаш, потому что через несколько секунд послышался скрип грифеля.
– Значит, для тебя честь является тем, что должно выдержать испытание на прочность? – внезапно спросила она.
– Едва ли… Я никогда намеренно не подвергал себя подобным испытаниям. Да и были ли у меня такие возможности? И потом, принцесса, ведь именно ты затронула тему чести. Так что полагаю, честь все же кое-что значит для тебя.
Скрип грифеля прекратился.
– Я даже не знаю, что она для меня значит, – пробормотала девушка.
– Возможно. Однако ты должна знать, какое поведение приемлемо, а какое – нет.
– Да, я знаю это. Скажи, а для американцев репутация имеет значение?
– Конечно, имеет. Мы ведь не язычники. – Джилс старался как можно тщательнее подбирать слова. – Однако добрая репутация женщины проистекает не от того, что она не остается с мужчиной наедине. Это может свидетельствовать лишь о том, что она одинока и свободна, но ничего не говорит о ее личности.
– И что же требуется, чтобы у вас там сложилось хорошее мнение о том или ином человеке?
– Ну, у меня это происходит как-то само по себе… А если точнее… Знаете, мне импонирует внутренняя сила, то есть сила духа. Да, я восхищаюсь храбростью.
– Ясно… – Грифель снова заскрипел по бумаге. – Но ведь все восхищаются храбростью, не так ли?
– Ты уверена? Думаешь, такой субъект, как Дэвид Ллуэлин, на это способен?
– Ха!.. Вряд ли… Он умолял меня о «сокровенном даре», а когда сорвал цветок, стал меня презирать. – Одрина помолчала. – Интересно, как он там сейчас уживается с моим отцом? Полагаю, обсуждение моих недостатков может занять у них полпути до Лондона.
– В таком случае им придется без конца повторяться.
– Льстец!
– Навыков к лести я в себе, к сожалению, не развил. А если и сказал что-то лестное после того, как сюда вошел… Знаешь, я этого не припоминаю. Скорее всего, я не произнес ни одного лестного слова с момента прибытия в Англию.
На луну медленно наползало облако. Поглядев на нее, Джилс снова приподнялся. Одрина же сложила свой листок, затем протянула молодому американцу его сюртук.
– Так что, притворимся, что между нами ничего не было? – спросила она.
Джилс молча поднялся на ноги и принялся натягивать свой ужасно зауженный предмет одежды. Потом, наконец, пробормотал:
