Мистер Резерфорд улыбнулся.
– Поверьте, миледи, даже в диких американских краях подобные вопросы считаются бестактными.
– Ну… В общем, мне пятьдесят восемь, – сообщила графиня. – Что же касается здешней крыши, то за ее состояние я ручаться не могу. Но если она и обвалится, то розмарин тут будет ни при чем.
– Что ж, замечательно. Если нас не обвинят в каких-либо разрушениях – тогда можно действовать. – Резерфорд сгреб в охапку кучу ветвей, которые почти полностью скрыли его лицо. – Вы знаете, где находится тот пассаж, о котором упоминал лорд Дадли? Который, как вы утверждаете, не является тайным ходом…
– Он показывал в том направлении. – Потянув американца за рукав, Эстелла повела его вниз по лестнице.
По всему периметру гулкого холла располагалось несколько дверей, две из которых, как уже было известно, вели в гостиную и в столовую. А в северо-восточном углу находилась арка, которая, вероятно, вела к личным покоям членов семейства.
– Наверное, стоит заглянуть туда, – предложила Эстелла.
– Я из-за веток ничего не вижу, так что вам придется смотреть и за меня, – отозвался мистер Резерфорд.
Эстелла стремительно прошла под арку и тут же остановилась.
– Ну вот… Похоже, мы обнаружили этот античный пассаж.
Коридор, сложенный из того же желтоватого камня, что и весь замок, протянулся на несколько десятков метров, затем поворачивал у мозаичного окна. Ряд остроконечных арок поддерживал сводчатый потолок, массивные стены через равные промежутки прорезали высокие узкие окна, а между ними, в обрамлении колонн, торчали… человеческие головы, – разумеется, каменные. Головы эти покоились на невысоких постаментах, выстроившихся вдоль всего коридора. То были древние римляне и греки с суровыми лицами – целая галерея невидящих глаз и массивных челюстей, которыми, вероятно, следовало любоваться.
– Ну и ну… – пробормотал Резерфорд. Освободившись от своей ноши, он подошел к графине. – Интересно, кем был этот парень справа от нас? Наверное – какой-то значительной личностью, раз уж его голову высекли из камня и хранили в течение многих столетий.
Упомянутый субъект пялился куда-то в пространство своими совершенно пустыми глазами. Его ноздри были чуть раздуты, а шевелюра кучерявилась.
– Когда-то, может, и был, – отозвалась Эстелла. – Но какой ему теперь прок от того, что на него глазеют? Его никто уже не помнит. Никто не знает, кем он был и что именно совершил. И ничего бы не изменилось, если бы он отошел в мир иной еще до того, как кто-то принялся его ваять.
