Эта застенчивая мягкость и несокрушимая твёрдость одновременно. Эта скромная манера держаться, мгновенно замыкающая на себя взоры любого количества людей в любом пространстве. Этот тихий голос, имевший оглушительный резонанс даже тогда, когда пауза несла нам информации больше, чем сегодняшний ор и текст в лоб. Эта способность смешить до слёз не собой, не будучи смешным самому. И тут же заставить прослезиться (уже не от смеха) огромный зал, который, затаив дыхание, будет слушать длинную проповедь его вступительного монолога, взывающего к лучшим сторонам человеческой души. Эта внутренняя потребность расти и развиваться до последнего дня, когда можно было бы «стричь купоны и почивать на лаврах». Не сочетаемое вообще сочетание безусловной гениальности и человеческой нормальности, мешающей как пожалеть, так и привлечь, как мы обычно любим.
Кто мог (и может!) с полным правом не любить его, не радоваться его искусству:
– искренние или конъюнктурные ортодоксы, догматики и фанатики – поклонники «единственно верных» идеологий и агитпропа, верящие, что не было бы и проблем без сатиры и сатириков;
– злобные антисоветчики, считающие его сатиру всего лишь официальной;
– бедняги, обделённые чувством юмора;
– жлобы и гопники, для которых он недостаточно приблатнён, чересчур остроумен и не щекочет их «животные зоны смеха»;
– патологические антисемиты, клюнувшие на самое примитивное объяснение всех бед, и с противоположной стороны видевшие в нём больше русского, чем семитского патриота;
– а также, к большому сожалению, и кто не смог составить своего более полного представления о его искусстве по цензурированным кино-, радиоплёнкам, где, в отличие от сцены, есть Райкин-комик, немного Райкин-лирик и Райкин-публицист, но Райкина-сатирика почти нет.
Тридцать лет – огромный срок, тем более выпавший на переломное время. Неизбежно меняется зрительское восприятие всего – фильмов, живописи, музыки, песен. А живое искусство актёра, где творец, материал и зритель составляют неразрывное целое, уходит вместе с ним. И даже благодаря техническому прогрессу законсервированное в записях искусство Райкина, каким бы классическим эталоном ни являлось, какой бы пищей для ума и сердца ни оставалось, уже, к сожалению, не в контексте всей нашей жизни, как это было. Зато и в телевизоре, и в жизни всё больше походит на его театр миниатюр – с персонажами и масками разной степени привлекательности-отвратительности, но, увы, почти без объединяющих общество положительных героев. Одним из таких героев в нашей, теперь уже истории, остаётся «для посвящённых» Аркадий Райкин – без злобы и агрессии, но не в шутку сражавшийся за лучшее будущее своим оружием – смехом. А ещё – верой, надеждой, любовью.
