Почти всеобщая любовь к актёру постепенно приобретала особое значение. В 70–80-е годы зал стал стоя встречать его появление на сцене. После стольких ролей, утверждавших победу над жлобами и бюрократами, бесчеловечностью и бессовестностью, продажностью и равнодушием, а в конечном счёте Добра над Злом, само время определило ему ещё одну роль. Сформировался образ Райкина, олицетворявшего не провозглашённую ещё тогда Гласность и возможную только в мечтах Справедливость. Для многих тогда он стал и защитником тех вневременных, основанных на здравом смысле общечеловеческих ценностей, которые (и это важно!) советская власть тоже декларировала. Но которые зачастую игнорировала на деле. И он своим искусством это проявлял, развеивал иллюзии, возвращал смыслы. В беспросветном информационном вакууме, в том закрытом обществе это было особенно важно. Для того, кто чувствовал ложь официальных СМИ, но вовсе не хотел считать себя антисоветчиком. Но уже не хотел быть винтиком в чьей-то игре. Как важно было убедиться, что этим мыслям, высказываемым в своём кругу, «на кухнях», созвучен и огромный зал. И Райкин помогал в этом. Трудно переоценить роль вызываемого им дружного, раскрепощающего смеха и в 30-е, и в 40-е, и в 50-е, и в 60-е, и в 70-е, и в 80-е годы!
В этом, может быть, удивительный парадокс – его смелая по тем временам сатира была и востребована народом, и официально признана властью. Он прежде всего защищал, а не обличал. Утверждал, а не отрицал. И это позволило ему тогда быть вне и выше сиюминутной идеологии. И, возможно, открывало путь к немыслимой по тем меркам свободе. И кто понимал это и шёл за ним по этому пути, сохранял свою самость и человеческое достоинство, обретал какую-то свободу тоже. К официально провозглашаемым понятиям чести, совести, социальной справедливости тогда ещё можно было апеллировать, а не относиться с юмором. (Какой-то в этом был маленький спасительный камешек, который теперь выбит.) В необъятном калейдоскопе персонажей, характеров, жизненных историй и проблем, воплощённых им за полвека, – вся наша история в противоборстве общества и государства, личности и человеческой природы. Его театр стал, по сути, уникальным общественным институтом, укреплявшим иммунитет против идеологического идиотизма, пробуждавшим личность, способствующим развитию гражданского общества.
Вряд ли возможно объяснить секрет этой пульсирующей актёрской природы – в каждый момент времени неповторимой и непохожей даже на самоё себя. Впитывающей и отражающей каждое событие, каждого собеседника и одновременно сохраняющей цельность своей натуры.
