— Вы отец Даны? Приятно познакомиться!
Она протянула ему руку. Мисс Стефани была столь приветлива, что Люк пожалел, что у него нет беременной дочери, укрывшейся в туалете.
— Вышло недопонимание. Я приехал без дочери.
Мисс Стефани отняла руку и склонила голову вбок, как попугай. Все ее дружелюбие мгновенно испарилось.
— Вот как? Она передумала?
Теперь стало заметно, что ей за пятьдесят.
— Нет. Моей дочери всего девять, и она учится в четвертом классе. Изучает головастиков и деление.
— Девять лет? — охнула девушка за столом.
— Тише, Люси. Иди в дом. Тебя это не касается. Давай-давай. А то отправлю помогать Дейзи на кухню.
Та фыркнула, но поднялась и ушла. Проходя мимо туалета, она кинула на дверь выжидательный взгляд — вдруг оттуда все-таки выйдет таинственная девятилетняя девочка… Как только Люси ушла, мисс Стефани подозрительно оглядела Люка.
— Пройдемте в кабинет.
Когда Люку было одиннадцать, он отказался препарировать лягушку на уроке биологии, и его вызвали в кабинет к директору. Теперь, в тридцать семь, он по-прежнему чувствовал, что подобный вызов не сулит ничего хорошего.
Облик мисс Стефани навевал мысли о груде пыльных книг и кошках, так что Люк был приятно удивлен, увидев большой дубовый стол с кожаным креслом на колесиках и два стула в цветочной обивке. На стенах, выкрашенных в пастельно-желтый оттенок, висело множество фотографий, с которых смотрели сотни незнакомых лиц. Он словно очутился в старом фермерском доме, а не в агентстве по усыновлению. Как только они сели, мисс Стефани завела разговор:
— Что ж, наверное, хватит строить предположения о том, кто вы и зачем приехали. Но прежде, чем вы изложите все это, хочу сказать, что мы уважаем частную жизнь наших пансионерок и не делимся информацией ни о них, ни о детях.
Не обращая внимания на ее слова, Люк полез в карман и выложил перед ней фотографию.
— Это моя жена.
Снимок был сделан на Пасху два года назад, еще до того, как в их обиход вошло слово «саркома». Тогда приехала теща и настояла, чтобы дети пошли в церковь. В тот день на Натали был желтый сарафан, отороченный у выреза белым кружевом, отчего ее кожа казалась фарфоровой. Она нарядила Мэй в светло-розовое платье в мелкий цветочек. Дочери было семь, но за два года она почти не изменилась, только подросла. Уилл с тех пор пережил половое созревание, а на фотографии стоял еще мальчик с идеально расчесанными на пробор волосами — похожий и не похожий на себя нынешнего.
