Себастьян, как и обещал, приехал в воскресенье, потом в следующее и стал ездить каждую неделю. Первый визит Вильенам он нанес вместе с Панчито и Селестино. Через неделю Селестино перехватил взгляд Кармен-Росы, брошенный на гостя из Парапары, взгляд, в котором были боязнь и любопытство, лукавство и нежность, и перестал ходить в патио к Вильенам, чтобы полюбоваться розовыми венчиками паскуа и поболтать о пустяках у перил, заставленных папоротниками. Селестино не показывался теперь и в будние дни, когда Кармен-Роса стояла за прилавком одна, изнывая от полуденного зноя. Он больше не дарил ей птиц, не бродил вечером под окнами, не топтался на площади Лас-Мерседес. Длинный и печальный, как фонарный столб, он торчал у кабачка Эпифанио и вполуха слушал разговоры посетителей или нехотя улыбался, когда Перикоте рассказывал какую-нибудь похабную или двусмысленную историю.
С появлением Себастьяна во взглядах Кармен-Росы на вещи, на людей, на самое себя начались удивительные превращения. Не тогда, когда ее приняли в Общество дочерей Марии, не тогда, когда мать, отведя ее в сторону, объявила: «Кармен-Роса, с сегодняшнего дня ты женщина», и не тогда, когда она прочла книжку сеньориты Беренисе, приоткрывшую ей тайну рождения человека, а только теперь, в восемнадцать лет, рядом с этим смуглым атлетом, порывистым и решительным, Кармен-Роса почувствовала, что она уже не девчонка, которая колотила в чужое парадное дверным молотком и швыряла камни в индейца Кучикучи.
Сначала она сама не отдавала себе в этом отчета. Себастьян приходил с Панчито в воскресенье сразу после мессы. Кармен-Роса и Мартика не успевали еще снять мантильи и отложить четки. Все четверо усаживались и начинали говорить о всякой всячине: о том, кто какие фрукты любит, о масти и повадках лошадей, о том, как умирают люди в льяносах, о далеком недосягаемом Каракасе и о еще более недосягаемом море.
Только Себастьян видел море. Он купался в его зеленой пенящейся воде, когда был в Туриамо.
— Оно очень красивое, правда? — спрашивала Кармен-Роса.
— Не то чтобы красивое. Оно — как саванна, но из воды. Становится немного страшно, когда остаешься с ним один на один. А плавать легче, чем в реке.
