— Ну почему… Я не могу с вами согласиться. Знаете, есть картины вне времени. Они просто не могут никого оставить равнодушными. Когда их смотришь… в душе что-то переворачивается. И наступает просветление. Таким, в принципе, и должно быть искусство. Во всяком случае, я это часто слышала от отца и его друзей.
— Ваш отец, кто он был?
— Художник.
— A-а. Понятно, — поморщился Громов.
Да ничего тебе не понятно! Не знаю почему, но у многих людей при словах художник, артист, писатель возникает мысленный портрет эдакого непризнанного гения, который только и занимается тем, что глушит водку и прожигает жизнь. А еще этот непризнанный гений досаждает всем кому не лень и попутно творит свою нетленку. Громов, кажется, не был исключением из этого правила, во всяком случае, то, как он едва заметно поморщился, услышав, кем был мой отец, говорило лучше всяких слов. И мне ужасно захотелось крикнуть, что отец, как и многие его коллеги, был большой труженик, что часто он отходил от холста в полном изнеможении и на прожигание жизни у него уже не оставалось ни времени, ни сил.
Мы замолчали. И чтобы прервать эту паузу, я сказала то, что собиралась произнести сразу.
— Я рада, что вы пришли и я могу лично поблагодарить вас. Если бы не вы…
— Ну что вы, — перебил он меня твердо. — Не о чем говорить! — Он немного помолчал, словно раздумывая, о чем со мной можно еще побеседовать, но потом, видимо, нашел тему. — С вашей машиной все в порядке. Она сейчас в мастерской, и к концу недели вы сможете ее забрать.
— Благодарю вас, — сказала я. — А почему…
— Что?
— Почему вы привезли меня сюда? Могли ведь просто доставить в больницу…
— Мог. Но… когда понял, что с вами не произошло ничего серьезного, решил, что в домашней обстановке вы быстрее пойдете на поправку.
— А если честно? — спросила я и в упор посмотрела на Громова.
Он лишь усмехнулся, а потом покачал головой.
— Вы были очень беззащитны… И… трогательны.
— Могу себе представить!
— Лера… Мне кажется, нам надо объясниться. Я действительно недолюбливаю журналистов и, поверьте, имею на это веские основания. Но я не хотел причинить вам боль.
— Просто действовали по ситуации, — не удержалась и съязвила я.
Громов ухмыльнулся, видимо, решив, что обижаться на меня не стоит, потом попросил:
— Расскажите, что с вами произошло. Я имею в виду — на работе.
Не знаю почему, но я откровенно и спокойно рассказала ему историю моего увольнения, а потом и то, что удалось раскопать Жене. Громов внимательно слушал, ни разу не перебив меня.
