- Что же это было?
- Немного смазки, - улыбнувшись сказал Бэнкрофт.
- Смазки? - выпрямившись в кресле, удивленно спросил Кинрад.
- Упущение наше было вполне понятно. Мы, люди техники, живущие в эру техники, склонны думать, будто мы - все человечество. Но это совсем не так. Возможно, мы составляем значительную его часть, но не более. Непременной принадлежностью цивилизации являются и другие - домохозяйка, водитель такси, продавщица, почтальон, медсестра. Цивилизация была бы настоящим адом, если бы не было мясника, булочника, полицейского, а были бы только люди, нажимающие на кнопки компьютеров. Мы получили урок, в котором кое-кто из нас нуждался.
- Что-то в этом есть, - признал Кинрад, - хотя я не понимаю, что именно.
- Перед нами стояла и другая проблема, - продолжал Бэнкрофт. - Что может служить смазкой для людей - колесиков и шестеренок? Ответ: только люди. Какие люди выполняют роль смазки?
- И тогда вы раскопали Бертелли?
- Да. Его семья была смазкой для двадцати поколений. Он - носитель великой традиции и мировая знаменитость.
- Никогда о нем не слыхал. Он летел под своим именем?
- Под своим собственным.
- Я его не узнал, и никто из остальных тоже - какая же он знаменитость? Может, ему сделали пластическую операцию?
- Никакой операции не потребовалось. - Поднявшись, Банкрофт вразвалку подошел к шкафу, открыл его, порылся немного, нашел большую блестящую фотографию и протянул ее Кинраду: - Он просто умылся.
Взяв фото в руки, Кинрад уставился на белое как мел лицо. Он не отрываясь рассматривал колпак, нахлобученный на высокий фальшивый череп, огромные намалеванные брови, выгнутые в вечном изумлении, красные круги, нарисованные вокруг печальных глаз, гротескный нос в форме луковицы, малиновые губы от уха до уха, пышные кружевные брыжи вокруг шеи.
- Коко!
- Двадцатый Коко, осчастлививший своим появлением этот мир, подтвердил Бэнкрофт.
Взгляд Кинрада снова вернулся к фотографии.
- Можно ее взять?
- Конечно! Я всегда могу достать хоть тысячу таких же.
Кинрад вышел, из управления как раз вовремя, чтобы увидеть, как предмет его раздумий гонится за такси.
Вокруг руки Бертелли мячиком плясала сумка с наспех запиханными в нее вещами, а сам он двигался шаржированно развинченными скачками, высоко поднимая ноги в больших тяжелых ботинках. Длинная шея вытянулась вперед, а лицо было уморительно печальное.
Много раз Кинраду чудилось в позах Бертелли что-то смутно знакомое. Теперь, зная то, что он знал, Кинрад понял: он видит классический бег циркового клоуна, что-то ищущего на арене. Если бы Бертелли вдобавок испуганно оглядывался через плечо на скелет, волочащийся за ним на длинной бечевке, картина была бы совсем полной.
