— И сам Джаббар Кенагас, закончив проповедь, похищает дочь Рамазанбая и уводит ее в горы, как и тех коней…
— Молодой мужчина увидел красивую девушку… Девушка увидела молодого красивого мужчину… — ишан Судур, по-видимому, хотел все свести к шутке. Но Курбан был серьезен.
— Нет, мой учитель. Мне довелось видеть эту девушку в доме почтенного Рамазанбая. Там квартировали кизил-аскеры, и я был среди них. Если бы вы видели, с каким презрением или даже ненавистью она смотрела на меня! Смелая девушка! Она не боялась взглядом показать врагу, что он враг. Уважаемый Рамазанбай решил укрыть дочь от чужих глаз, тайно увез ее в горный кишлак — под защиту таких, как Джаббар Кенагас. И что же?
— Мальчик мой! — завздыхал хазрат. — Ты стал совсем взрослым. Ты стал многое понимать. Скажи, кто тебя учил, кого ты слушал, пока меня не было возле тебя?
— Учитель! — воскликнул Курбан. — Того, чему вы научили меня, хватило бы и на две, и на три жизни!
— А все-таки, — не унимался хазрат. — Понимаю, когда юноша и не слушает — он слышит… Кто у них там сейчас самый главный? — спросил хазрат напрямик.
Курбан внутренне насторожился: «Спрашивает, а сам знает: Пулатходжаев!»
— Самый главный у них, учитель, председатель ревкома Файзулла Ходжаев.
Ишан Судур молчал.
— Нет, — наконец сказал он. — Его выбрали, но не он главный.
«Ого, раскрывается его преосвященство! — отметил Курбан. — Кого же назвать? Поиграю»…
— В Байсуне у них самый главный — Алимджан Арсланов, — выложил Курбан второй козырь.
— Этот кто — из богатой семьи? — немедленно отозвался Ишан.
Мелькнула мысль: этого он знает.
— Нет, из семьи со средним достатком. Его отец, Арслан, из образованных, учился в Бухаре…
Ишан Судур резко оборвал его:
— Не надо! Знаю его отца. Всех — знаю. Кого знаешь ты?
— Кого знаю… Пулатходжаева!
— О боже! — вскричал ишан Судур. — Разве Пулатходжаев не самый главный во всей Бухаре? Он председатель исполнительного комитета! Я думаю, он сейчас обладает большей властью, чем Файзулла Ходжаев. Вся советская власть — в его руках! Хотя… С одной стороны, они родственники, двоюродные братья. Однако оба они — как два разных мира…
Тем временем в юрту вошли Турсун-охотник и Киям. Охотник едва заметно кивнул Курбану, поставил на сандал большой поднос с угощением. Ишан Судур засуетился, снова стал добрым, любящим наставником, он полон внимания, сердечности, он проявляет отцовскую любовь к Курбану.
— Садись, Киям, садись, — сказал охотник с круглыми, как у совы, глазами, забирая у него из рук фарфоровый чайник с нежным рисунком. Киям бросил на него испуганный взгляд, торопливо уселся.
