— Завтра он будет здесь! — неожиданно проговорил Ибрагимбек и яри этом глянул на Курбана так, словно ставил это себе в заслугу.
Курбан растерянно смотрел на Ибрагимбека, даже четки замерли в руках. Эта весть для него — точно гром средь ясного неба.
— Вы его обязательно увидите, — сказал Ибрагимбек, — А теперь пора вам отдохнуть. — И приказал Гуппанбаю: — Распорядитесь, чтобы проводили к его преосвященству! — Потом задумчиво посмотрел на Курбана. — Если верно послужите нам, нашему делу… Мы умеем ценить добро.
— Благодарю, ваше величество, за теплую встречу, за доверие… Слуги аллаха на земле умеют ценить предложенную дружбу.
Когда Курбан вышел, бек повернулся к Тугайсары.
— Я слышал, ты был груб с принцем-шейхом?
— Откуда мне было знать, что он принц? А что он пришел от красных — это я знал точно.
— От кого узнал?
— Да он сам сказал!
— Вот. Если бы он тебе сказал, что он принц-шейх, а про то, откуда он теперь, промолчал, тогда другой разговор.
— Да что я ему такого…
— Теперь помолчи! — строго поднял руку Ибрагимбек, обрывая его. — Ты не слышал о принце-шейхе? Ладно. Его величество сам назвал так любимого ученика ишана Судура… И это — не в шутку! Скажешь, зачем это ему? Эмир заигрывал с хазратом… потому что тот вот где держит души всех людей! Всех! — бек сжал, подняв вверх, кулак. — Стоит ему слово сказать… и эта темная масса диких людей, эта туча сметет напрочь все, что есть на ее пути! Бог нам нужен всегда! Во все времена и эпохи… эта темная масса, это стадо, да-да, и дехкане, и чабаны, и воины, — все должны быть покорны богу и хозяину! — Помолчав, успокоился, взял с подноса, полного восточных сладостей и фруктов, горсть очищенных орешков фисташки и стал по одному бросать в рот, медленно двигая крепкими челюстями. Отпуская Тугайсары, вяло махнул рукой.
Оставшись один, Ибрагимбек думал о предстоящей встрече с Энвером-пашой, медленно вышагивал из угла в угол просторной мехманханы. Отчего-то подумалось: «А ведь Курбан уже сегодня, и непременно в деталях, расскажет ишану Судуру о своей встрече со мной. Верный ему, как собака. Или, как сын», — зависть больно кольнула Ибрагимбека. В такие минуты, обычно в конце дня и особенно ночью, овладевала им тоска, он боялся остаться один. Расстегнув ворот английского френча, он стремительно прошагал через комнату, где обычно ожидали приема посетители и постоянно торчал преданный Тонготар, вышел на крыльцо и, прислонившись плечом к прохладной деревянной колонне, смотрел на ночной Кукташ. От бессонницы обычно бек выпивал две пиалы русской водки, которую хранил Тонготар. Но сегодня, перед встречей с Энвером-пашой, решил попытаться заснуть без нее.
