Курбан стоял ошеломленный. Не верилось, что стоявший перед ним с лицом мертвеца, свалявшейся бородой и вогнутой, видимо, от чахотки, грудью человек мог быть когда-то правителем Байсуна.
Газибек, уронив руки, взглянул на Курбана.
— Какое у вас дело к хазрату? — спросил Курбан.
— Ну, отвечай быстрее! — угрожающе проговорил Турсун-охотник и повел стволом.
Газибек вдруг, бросив на него взгляд, упал на колени, сорвавшись с камня, остервенело забил кулаками об землю, затем стал бить по своей голове.
— О-о-о! Зачем я не сдох в зиндане!.. О аллах! Почему от меня отвернулся! Кто еще выстрадал столько, сколько я-а-а!
— Прекратить истерику! — прикрикнул на него Курбан. — Садитесь поближе к огню! Погрейтесь… Какое у вас дело к хазрату? Если кто-то произнес имя преосвященства, кем бы он ни был, для меня он друг!
— Да паду я жертвой за вас! — Газибек поднялся, отряхнул пыль с колен, уселся снова на камень. — Обязательно должен встретиться с хазратом… Он не любит меня. Но скоро зауважает… Я искуплю перед ним грехи свои, я сумею…
— Я постараюсь помочь вам… Вижу — настрадались, — сказал, сочувствуя, Курбан.
— Вашими устами мед пить! — Газибек заплакал. — Впал в нужду… Отшельником стал… Лучше бы я умер, чем так жить… Однако… Жизнь сладкая штука. Все равно я долго не проживу… чахотка, — поеживаясь, он глянул на Турсуна-охотника. — Я вас прошу, уберите свою винтовку. Ладно, потом застрелите… Я буду благодарен вам: наконец-то отмучаюсь… А пока — не надо…
— На тебя и пули жалко! — проворчал Турсун.
— Послушайте, — сказал Курбан, — чтобы сохранить вам жизнь… Ведь хочется еще пожить, а?.. Что у вас к хазрату?
Газибек нехорошо улыбнулся.
— Кроме хазрата, никому другому…
— Что значит «никому другому»? Да вам известно, кто я? Да я скорее умру, чем позволю появиться перед его преосвященством сомнительной личности. А кто вы? Негодяй. Я хорошо помню, за что вас столкнули в зиндан… Вы совершили такое, чему не находит определение человеческий разум.
— Да, конечно, — дрожащим голосом согласился Газибек. — Но эти дела давно канули в вечность. Я прощен!
— Ничто в этом мире не предается забвению, особенно несправедливость к людям, ложь и клевета, насилие над человеком!
— Что вы хотите от меня?
— С чем вы идете к хазрату?
Газибек заметил: Турсун-охотник щелкнул затвором обреза, и понял: все. Или едва уловимое движение пальца там, на скобе, или…
— Я должен передать письмо… от одного большого человека… имя его назвать не могу: дал клятву. Они убьют меня, на кол посадят. Если вы ученик хазрата, все равно узнаете… Ведь все равно узнаете, — взмолился он.
