"Тема Ленинграда… – продолжала письмо Ольга, – это тема того, как люди научились жить, не пережидая, не ставя себе сроков, научились жить всей жизнью здесь, в Ленинграде, а были дни, когда люди говорили: "Я поставил себе задачу – дожить до 23 февраля сорок второго года, если не прорвут, умру!" И многие, когда подходил этот или другой взятый ими срок и не наступала перемена, – ломались физически и морально, уже необратимо. А потом мы перестали жить "пока", а стали жить "на все время" – это был огромный психологический перелом, весной сорок второго года. Вновь вернулось время, тогда как зимой 41–42 гг. как бы по клятве апокалиптического ангела "времени больше не стало"… это не частная тема, а, несомненно, небывалый опыт человечества, опыт, который должны живым запечатлеть именно художники".
Ольга часто писала и говорила друзьям, что их спасает микрожизнь. Эту мысль в своем дневнике иллюстрирует ее подруга Мария Машкова. Надо сварить на деревянных палочках обед – это центр дня. Подняться по лестнице на пятый этаж. Стащить парашу. Донести ее до середины двора. Вот такие события вмещает один день человеческой жизни. На большее просто нет сил.
"Итак, весной сорок второго года мы бурно, с восторгом переживали возвращение к обычной жизни, – писала Ольга, – и знаете, когда впервые после зимы заплакали ленинградцы, действительно переставшие плакать, не из мужества, а из того, что просто не было тех эмоций, которые соответствовали бы тому, что было зимой? Они заплакали на первом после декабря сорок первого года симфоническом концерте – это было пятого апреля сорок второго года, заплакали, потрясенные тем, что вот на сцене сидят люди – не в ватниках, а в пиджаках, и что не просто люди, а артисты, и они… играют на скрипках! Все, как когда-то ТОГДА, "как у людей", мы живы, мы даже вот музыку слушаем, которую специально для нас играют специально занятые этим люди. Что играли – было не важно, важно было само, что ли, явление… Никогда не позабыть этого первого после той зимы концерта!
…Потом стали копать грядки… Потом стали переселяться, стеклиться, обстоятельно устраиваться жить, в ноябре-декабре сорок второго года стали рождаться в Ленинграде дети, первые новые дети осажденного города. Прозимовали очень прилично… У нас бытом стало само Бытие, и быт – Бытием, наоборот…"
Каждое бытовое действие превращалось в священнодействие, в спасительный ритуал. Жизнь в блокадном мире – это сумма иногда самых простых действий. Но именно они делали процесс Жизни отчетливым и осознанным.
