— Я сам это сделаю, — говорит он, — а вы отдохните.
Мытье ног и тела барона оказывается удивительно незамысловатой процедурой — после того, как Чарли сумел отвлечься от его наготы. Примерно то же, что мыть самого себя. Барон Нэйлор теперь спокоен и даже позволяет себя побрить. Чарли делает это очень медленно и аккуратно, до тех пор, пока не соскребает с подбородка пять или шесть лет преждевременной старости. Наконец барон переодет в чистое, кровать застелена свежим бельем, и Чарли присоединяется к Ливии, стоящей у окна. Рассвет только занимается, газон все еще покрыт серой тенью, а далекий лес кажется черным квадратом в раме из более светлых полей.
— Вы можете разглядеть женщину, выходящую из леса? — шепотом спрашивает Ливия и продолжает, не ожидая ответа: — Слуги, те, что постарше, рассказывают историю о женщине, бродящей по лесу. Она потеряна, так говорят, и живет поодаль от людей — наполовину во тьме, наполовину на свету. Еще говорят, что это потерянная душа моего отца. Его разум. — Она печально улыбается оконной раме. — Но я никогда ее не видела, хотя наблюдала тысячу таких рассветов.
Вот тогда она оборачивается к Чарли и изучает его, открыто и подробно.
— Вы потрясены. Потрясены и испытываете отвращение. Вот в этом месте все видно. — Она указывает туда, где его брови сходятся над переносицей.
Чарли молчит пару секунд, оценивая, в свою очередь, ее чувства. Он понимает, что нужно дать честный ответ.
— Нет, это не так, — говорит он наконец. — Я задумался. Мне только что пришло это в голову, когда я смотрел вместе с вами в окно. Это и есть дым? Дым — безумие. Вот так просто.
Когда она отвечает, ее голос прерывается от возбуждения. Будто Чарли только что высказал ее давнишнюю тайную мысль.
— Платон пишет, что душа зла вносит в жизнь беспорядок.
Ливия хочет продолжить, но умолкает. Она все еще не доверяет ему.
— Мы не читали Платона, — говорит ей Чарли. — Только заучивали даты его жизни.
Ливия задумчиво закусывает губу.
— В библиотеке на первом этаже есть его книги. На греческом. Отец перевел некоторые из них. Когда преподавал в Кембридже. Я нашла его записи.
Ливия переводит взгляд на человека, лежащего на кровати: он вновь привязан ремнями, безвольный, безучастный. Потом она замечает складную бритву на прикроватном столике, подходит туда, убирает лезвие, взвешивает бритву в руке.
— Вы его побрили, — внезапно говорит она, словно только что выяснила это. В ее голове этот факт как-то связан с Платоном, с безумием и с грехом. Однако Чарли не в силах увидеть связь. — У вас хорошие руки, Чарли Купер.
