— Итак, начнем?
Коллингвуд отвечает не сразу — у него пропал голос. Наконец звучит ритуальная фраза:
— Прошу, сэр. Испытайте меня.
— Вы готовы подвергнуться испытанию?
— Готов. Да будут изобличены мои грехи.
— Они должны быть и будут изобличены. Хвала дыму!
— Хвала дыму!
И затем все, хором:
— Хвала дыму!
Даже Томас двигает губами, повторяя ненавистную формулу. Он узнал ее только в школе. С тех пор не прошло и шести недель, но слова уже вросли в него, поселились у него на языке. Вероятно, избавиться от них можно будет, лишь вырезав их ножом.
Начинается допрос. Голос Джулиуса звенит в большом помещении. У него приятный голос, размеренный, глубокий. Когда надо, он звучит как голос любимого дядюшки. Как голос родного брата. Как голос друга.
— Вы староста, Коллингвуд, — говорит Джулиус. Это в его стиле: начать с чего-нибудь безобидного. И заставить тебя потерять бдительность. — Сколько времени прошло с тех пор, как вы заняли эту почетную должность?
— Один год и семестр, сэр.
— Год и семестр. И вы довольны своим положением?
— Я рад служить.
— Вы рады служить. Прекрасный ответ. Вы добросовестно исполняете свои обязанности, не так ли?
— Стараюсь, сэр.
— И как вы относитесь к тем мальчикам, за которыми обязаны присматривать?
— Отношусь к ним… сэр? По-доброму. С симпатией.
— Ага, очень хорошо. Хотя порой они ведут себя как настоящие разбойники.
— Полагаю, сэр, они ведут себя настолько хорошо, насколько это в их силах, сэр.
— Одного «сэр» достаточно, Коллингвуд.
Джулиус ждет, пока в комнате не смолкнет краткий всплеск хихиканья. Он стоит сбоку от фонаря, лицо его находится в тени. Весь мир свелся к одному юноше и одному стулу. Коллингвуд ерзает, его сорочка задирается, так что приходится натянуть ее на колени. Делает он это неловко. Его сжатые кулаки не желают разжиматься.
— Но вам ведь нравится наказывать их, ваших юных подопечных, которые послушны настолько, насколько это в их силах. Иногда вы наказываете их весьма жестоко, как я слышал. Не далее как вчера многие мальчики видели, как вы производили порку. Двадцать один удар. Школьной сестре милосердия пришлось обрабатывать шрамы.
Коллингвуд покрывается потом, но такой допрос он способен выдержать.
— Все, что я делаю, — говорит он, — я делаю ради их же блага. — И добавляет, с легкой рисовкой: — От этих наказаний я страдаю больше, чем они.
— Так, значит, вы любите этих мальчишек.
Коллингвуд колеблется. «Любовь» — сильное слово. Потом он решается:
