Мысли о моральном состоянии Немезиды пожирали Гиеракса изнутри. Он надеялся, что, наблюдая за ходом войны, сможет улучить шанс доказать примарху значимость разрушителей. Возможность показать себя в деле — вот что станет для Двадцать второго лучшим лекарством от гноящегося негодования. Она спасет орден, которому для выживания не нужен был никакой чужак со стороны.
Но разговор с Клетосом внушил капитану страх, перед которым дрогнули все надежды. Проблема заключалась не в том, что разрушителей держат вдалеке от битвы. Весь орден снедала общая горечь, но риск исходил как раз от той его части, что сейчас высаживалась на поле брани. Вот где могут произойти самые худшие и непоправимые ошибки.
— Теоретически… — бормотал он.
«Недовольство в войсках — один из ключевых факторов многих неверных решений».
— Практически…
«Не проверишь — не узнаешь».
Усилием воли Гиеракс заставил себя остановиться. Подобные рассуждения контрпродуктивны и, более того, на его месте совершенно неуместны. Истинность или ложность теории скоро откроется сама собой.
Капитан отвернулся от обзорного экрана и обратил внимание на пикт-экраны в стратегиуме. Он наблюдал за удлиняющимися колонками рун, обозначавшими роты, и посадочными координатами, пытаясь сосредоточиться на мельчайших деталях высадки и нагрузить свой разум визуализацией бесчисленных векторов разворачивающегося внизу действа.
Но несмотря на все усилия, вопросы, которых он так старался избежать, продолжали подниматься, вытянутые на поверхность самой логикой, которую примарх внушал своим сыновьям. Если Гиеракс хотел показать Жиллиману, насколько для легиона важны разрушители, то тем самым он допускал, что Жиллиман слеп к истине. Неужели примарх готов закрыть глаза на возможные последствия назначения Иаса?
И если так, то что еще он предпочитает не видеть?
«В тебе говорит злость», — попытался успокоить себя Гиеракс.
Только вот убедительно врать ему никогда не удавалось.
Война сродни грому. Сколько существовало видов грома, столько и форм боевых действий. Жиллиман хорошо их знал. По такту и тембру звука примарх мог и определить природу участников сражения, и описать его ход. То, что он слышал сейчас, язык не повернулся бы назвать какофонией. Это была песнь битвы, сотрясающий мир спор, в котором пламенные аргументы чередовались с кровавыми возражениями. Он узнавал характерные отголоски ударов и следующего за ними возмездия. Но лучше всего Робаут знал голос своего легиона.
