Гоглидзе поправил на спине туес, собираясь начать спуск, и в это время мимо его головы что-то вжикнуло, и тут же гулко и раскатисто по скалам прокатился звук выстрела.
Странно, но Гоглидзе даже не испугался. Повернувшись на выстрел, он долго вглядывался в бугристый скат сопки, но никого не увидел. Стреляли в него — сомнений не было, промахнулись, вот-вот выстрелят еще, надо бы уходить, а он никак не мог сдвинуться с места, ему почему-то дозарезу надо было увидеть тех, кто в него стрелял. Однако сопки молчали, лишь ветер гудел в ушах, стараясь сорвать шапку.
Пожав плечами, Гоглидзе произнес презрительно:
— Стрелять и то не могут. — И сплюнул. Потом медленно повернулся спиной к людям, притаившимся где-то среди камней и кустов, и стал спускаться вниз.
Ему казалось, что он делает это медленно, чтобы те видели, как он их презирает, но стоило ему сделать всего два шага, как скала загородила от него северный скат сопки и скрыла от преследователей.
— Однако, маленько плохо стреляй, — деликатно заметил Игарка. — Маленько высоко бери. — И покачал головой.
Кривоносов передернул затвор карабина, видя, что человек на вершине скалы не трогается с места, но Игарка положил руку ему на плечо, и рука у него оказалась цепкой, как лапа беркута.
— Не надо стреляй. Каторга ходи вниз, мы ходи вверх, каторга дальше ходи нету. Мы бери каторга, говори. Много стреляй — шибко плохо.
Кривоносов с Игаркой стояли среди зарослей кедровника метрах в четырехстах от черной скалы, ровным отвесным уступом обрывающейся вниз, в седловину. На этой скале отчетливо виднелась на фоне неба черная человеческая фигурка. Еще несколько мгновений — и скала опустела.
Кривоносов не стал спорить с Игаркой: он не впервой убеждался в правоте слов своего немногословного проводника.
Через полчаса они были на вершине сопки, на другой стороне седловины, несколько в стороне от черной скалы.
— Однако, смотри, начальник: во-он каторга ходи, — протянул Игарка руку, и Кривоносов разглядел все ту же человеческую фигурку, медленно спускающуюся вниз по черной гари. Создавалось впечатление, что человек этот никуда не спешит, а идет себе и идет по своим делам, и выстрел вроде бы никак не повлиял на его намерения. Теперь он был дальше, чем в прошлый раз, и стрелять не имело смысла.
Игарка повел рукой по склону сопки: отсюда хорошо различался край обрыва, опоясывающего сопку; человек же, не видя его, шел к этому обрыву. Вот почему Игарка сказал, что для каторги дальше ходу нет.
