После ареста Гоглидзе попал в атмосферу жестокости и презрения, оставлявшую ему слишком мало места в этом мире. Побег, в который его втянули, представлялся ему хоть каким-то выходом из этого невозможного положения.
В школе Гоглидзе преподавал математику и физику, но в душе был романтиком и поэтом, и когда в старших классах кутаисской средней школы, бывшей гимназии, заболевал учитель словесности, он с удовольствием заменял его. Руставели, Пушкин, Лермонтов были кумирами Гоглидзе. "Мцыри", как и многое другое, он знал наизусть и почти все время бормотал про себя строчки из этой поэмы, чувствуя себя тем горским мальчишкой-послушником, который вырвался на свободу и оказался один на один с равнодушной природой, а товарищи по бригаде, окружавшие его теперь, представлялись частью этой природы, такой же жестоко-равнодушной.
Грузин Гоглидзе был чужаком среди этих людей, нацменом, черным, даже еврей Пакус считал его таковым. Но других людей здесь не было, а без людей бывший учитель не мог. Поэтому, хотя он и знал, что его впереди не ждет ничего хорошего, спешил догнать Плошкина и остальных: может, они не оттолкнут его на сей раз, возьмут с собой. Ему казалось, что они не взяли его из-за профессора Каменского, но как только узнают, что тот решил вернуться, так и… К тому же, на людях умирать легче. А умирать так, как умер профессор, — Гоглидзе очень хорошо слышал выстрел, прозвучавший за его спиной, — умирать на глазах одних лишь убийц казалось стыдным, недостойным мужчины. Кто скажет тогда, что он умер с гордо поднятой головой, не прося снисхождения, не унижаясь перед убийцами?
Гоглидзе шел уверенно: в спешке бегущие оставляли слишком явные следы и на мху, и на земле, и на ветвях кустов и деревьев, и даже на осыпях. Лишь среди камней не сразу эти следы отыскивались, но, потеряв их, Гоглидзе носился взад-вперед, как та гончая, и следы вскоре находил. И он бы догнал Плошкина, если бы не пожар.
Гоглидзе в растерянности оглядывался по сторонам. Надо было уходить. Но куда? До этого их ориентиром была далекая вершина какой-то горы, поначалу словно бы покрытая белой барашковой шапкой. Гора день ото дня становилась выше, и день ото дня снег на ней убывал. Теперь он лежал лишь острыми полосами, то синими, то фиолетовыми, то розовыми — в зависимости от положения солнца, и полосы эти, спадая с вершины, напоминали паука, вцепившегося во что-то большое и черное.
Где-то у этой горы протекала река, двигаясь по ней, можно добраться до другой реки, а вдоль нее вверх по течению до озера Байкал, переплыв которое, беглец обретает свободу.
