Ломели дважды перечитал текст, чтобы убедиться, что ничего не пропустил. Багдадское епископство было крохотное (если он не ошибался, сегодня число прихожан там едва превышало две тысячи), но и при этом Бенитез, казалось, из миссионера сразу превратился в архиепископа без всяких промежуточных ступеней. Ломели никогда не слышал о таком немыслимом повышении.
Он обратился к сопроводительной записке О’Мэлли:
Ваше высокопреосвященство,
судя по личному делу кардинала Бенитеза в дикастерии[65], его святейшество познакомился с ним во время поездки по Африке в 2017 году. Работа Бенитеза настолько его впечатлила, что папа произвел его в монсеньоры. Когда освободилось место в Багдадской епархии, его святейшество отверг три предложенные ему Конгрегацией по делам епископов кандидатуры и настоял на назначении отца Бенитеза. В январе этого года, получив незначительные ранения в результате взрыва начиненной взрывчаткой машины, епископ Бенитез подал в отставку на медицинских основаниях, но отозвал заявление после частной встречи в Ватикане с его святейшеством. В остальном его дело на удивление скудно.
РО’М
Ломели откинулся на стуле. У него выработалась привычка: погружаясь в размышления, он покусывал сбоку указательный палец правой руки. Значит, здоровье Бенитеза пострадало вследствие террористической атаки в Багдаде? Может быть, этим и объяснялась его хрупкая внешность? В любом случае его служение проходило в таких жутких местах, что это не могло не сказаться на его здоровье. У Ломели не осталось сомнений: этот человек собрал в себе все лучшее, что может предложить христианская вера. Ломели решил незаметно приглядывать за ним и упоминать в своих молитвах.
Раздался удар колокола, извещающий о том, что ужин подан. Часы показывали половину девятого вечера.
– Давайте смотреть фактам в лицо. Наши результаты не так хороши, как мы надеялись.
Архиепископ Милана Саббадин в поблескивающих в свете люстр очках без оправы оглядел столик, за которым собрались итальянские кардиналы – основа поддержки Беллини. Ломели сидел напротив Саббадина.
Наступил вечер, когда дела конклава стали решаться всерьез. Хотя теоретически папская конституция запрещала кардиналам-выборщикам входить «в какой-либо форме в пакты, договоренности, давать обещания или согласия» под угрозой исключения, теперь конклав стал выборами, а потому делом арифметики: кто может получить семьдесят девять голосов? Тедеско, чьи шансы выросли, поскольку при первом голосовании он получил больше всех голосов, рассказывал какую-то историю за столом южноамериканских кардиналов и промокал глаза салфеткой, довольный собственным юмором. Трамбле серьезно слушал точки зрения юго-восточных азиатов. Адейеми, опасавшийся конкурентов, был приглашен за столик консервативных архиепископов из Восточной Европы – Вроцлава, Риги, Львова, Загреба, – желавших узнать его взгляды по социальным вопросам. Даже Беллини, казалось, предпринимает какую-то попытку: Саббадин усадил его за стол североамериканцев, и он теперь рассказывал о своих планах предоставления большей автономии епископам. Монахини, подававшие еду, не могли не слышать обрывки разговоров о положении дел, и впоследствии некоторые из них стали полезными источниками информации для репортеров, пытавшихся воссоздать перипетии конклава; одна из монахинь даже сохранила салфетку, на которой кто-то из кардиналов написал цифры голосов, набранных лидерами первого тура.
