Потом Ломели увидел Бенитеза, впервые после вчерашнего вечера. Тут, по крайней мере, можно быть уверенным, что он не будет голосовать за себя. Церковная одежда, найденная для него, была длинновата. Его рочетто почти касалось земли, и он наступил на подол и едва удержал равновесие, подойдя к алтарю. Закончив голосование, двинулся на свое место, по пути иронически посмотрел на декана. Тот кивнул ему и одобрительно улыбнулся в ответ. У филиппинца есть привлекательное качество, подумал Ломели, но определить его нелегко: какое-то душевное благородство. Он может далеко пойти теперь, когда обрел известность.
Голосование продолжалось больше часа. Когда оно началось, некоторые кардиналы переговаривались шепотком. Но ко времени, когда наблюдатели опустили собственные бюллетени и последний голосовавший – Билл Рудгард, младший кардинал-дьякон, – вернулся на свое место, тишина, казалось, стала всепоглощающей и абсолютной, как бесконечность пространства.
«Господь вошел в капеллу, – подумал Ломели. – Мы изолированы от мира, сидим под замком в том месте, где встречаются время и вечность».
Кардинал Лукша поднял урну и продемонстрировал ее конклаву, словно собирался благословить Святые Дары. Потом он передал урну кардиналу Ньюбаю, который, не разворачивая бюллетени, извлек их один за другим, громко пересчитывая, затем переложил во вторую урну, стоящую на алтаре.
Далее англичанин на своем ломаном итальянском сообщил:
– Проголосовало сто восемнадцать человек.
Он и кардинал Меркурио удалились в Комнату слез, ризницу слева от алтаря, где висели папские одеяния трех разных размеров, и почти сразу же появились, неся маленький столик, который поставили перед алтарем. Кардинал Лукша положил на него белую материю и в центр поставил урну с бюллетенями. Ньюбай и Меркурио вернулись в ризницу и принесли три стула. Ньюбай отстегнул микрофон от стойки и перенес на стол.
– Братья мои, – сказал он, – мы приступаем к подсчету голосов.
И теперь, наконец выйдя из транса, конклав зашевелился. В папке перед каждым кардиналом лежал список в алфавитном порядке всех имеющих право голоса. Ломели с удовольствием отметил, что список обновили – включили в него и Бенитеза.
Он взял ручку.
Лукша извлек первый бюллетень из урны, развернул его, записал имя, передал Меркурио, который в свою очередь сделал запись у себя. Потом Меркурио передал бюллетень Ньюбаю, и тот серебряной иглой пронзил слово «выбираю» и нанизал бюллетень на красную шелковую нить. Он наклонился к микрофону и сказал легко и уверенно, как человек, окончивший частную школу и Оксфорд:
