Однажды, это было еще в первый год их знакомства, Тамара спросила Федора Григорьевича, почему он выглядит иной раз таким незащищенным. Спросила — и тут же пожалела, потому что Горохов посмотрел на нее удивленно и пожал плечами:
— Зачем я должен тратить дополнительную энергию на какую-то маскировку? Не шагать нормально, как мне удобно, а ходить на цыпочках? Монголы говорят: пусть таится вор, а честному человеку нечего таить.
Крупина растерялась и, чтобы как-то сгладить неловкость, спросила, не был ли он, часом, в Монголии?
— В Монголии не был, а пословицу из отрывного календаря у матери вычитал. Советую и вам отрывной календарь заиметь. Во-первых, кое-что там интересно, во-вторых, эрудитом можно прослыть.
Вот и сейчас Горохов явно о чем-то думает, что-то точит его изнутри. Да что гадать, — Чижова, конечно!
Когда они проходили по коридору, Ольга стояла у дверей своей палаты, хотя в ожидании обхода ей полагалось бы лежать. Тамара коротко, успокаивающе кивнула ей. На Горохова Ольга не взглянула, а в Кулагина впилась глазами, словно не в первый, а в последний раз смотрела на этого крупного, красивого человека, на котором, как лучи в фокусе, сошлись все ее надежды.
Крупина кивнула сестре, хотела дать понять, чтоб больную убрали в палату, но Кулагин и это заметил. Не оборачиваясь, он вполголоса сказал:
— Не надо, оставьте ее. — И прошел мимо Чижовой, такой маленькой по сравнению с ним, такой зыбкой.
В палате он подошел сначала к Тарасову. Они уже знали друг друга, этот безнадежный больной и врач. И взгляды их на миг скрестились, как клинки.
«Сейчас он будет меня успокаивать, — подумал Тарасов. — Соврет, что ничего, мол, серьезного, что дело идет о совершенно легкой и безопасной операции…»
Он был уже готов — в который раз! — расстегнуть застиранную больничную пижаму, поднять рубашку, обнажить худое, некрасивое тело, которое стало ему враждебно, в котором поселился враг.
— Не надо, — сказал Кулагин, сделав легкий жест рукой, и сел на подставленный стул. Он сидел очень прямо, не касаясь спинки. Ли́ца его и Тарасова были теперь совсем близко. Такие разные лица! Кулагин словно предоставлял Тарасову возможность еще раз рассмотреть себя. И — странное дело — у Тарасова мелькнула коротенькая мысль, что если б не эта проклятая болезнь, они с профессором где-нибудь за пулькой вполне могли бы друг другу понравиться.
— Я не буду вас убеждать, что у вас пустяковое заболевание, — неожиданно сказал Кулагин. — Это не так. Советую операцию.
