Конечно, может быть, все, что я пишу, чепуха. Не исключено. Я просто размышляю. У Ивана Ильича в результате нелепой случайности — ушиба — началась болезнь, приведшая к смертному одру. Я мучительно ищу, перебираю в памяти дни, месяцы, годы в поисках первопричины. Я не верю случайностям. Тут что-то не то. Кстати, мой брат-близнец жив и здоров. Так, может быть, все-таки в чем-то виновата и жизнь, может, я слишком горячо жил и слишком честно, а надо было больше себя беречь?
Чего я хочу? Я знаю, что всякие эксперименты над ч е л о в е к о м запрещены, но, находясь в полном рассудке, говорю, что для блага человечества добровольно согласен отдать свое пока еще живое тело для любых экспериментов. Пусть будет так! Я готов! Я знаю, что скоро понятия «хотеть», «мочь», «желать» станут мне недоступны, утратят смысл, уступив место другим, ненавистным — «умоляю», «спасите», «облегчите». И тысячи таких несчастных, как я, согласились бы со мною…»
Он перечитал письмо. Хотел спрятать — и не смог. Как одержимый, принялся писать дальше.
«Что со мной происходит? С каким сознанием я умираю? Никакое чтение книг, газет и журналов не отвлекает от собственных мыслей. Дома я хотя бы смотрел на мебель, книги, литографии, занавески, люстру и ловил себя на мысли: что будет с ними? Сохранятся ли миниатюры из корней, которые я столько лет вырезал, или зятек с невесткой повышвыривают их вместе с мусором? Нет, так нельзя! Я превращаюсь в злобного обывателя. Будто весь мир должен сомкнуться вокруг меня. Но ведь в мире есть живые люди — жена, дети, настоящие друзья. Они любят, ценят, уважают меня. Почему же я должен показаться им слабым, ничтожеством? За что мне их не любить? Да, я должен умереть, но и умирать надо с достоинством, чтобы люди видели силу моего духа, стойкость.
Кажется, я уже сюсюкаю от жалости и умиления. Довольно!..»
Тарасов посмотрел на часы. Он ждал обхода.
Ждал его и актер областного театра Александр Панов. Собственно говоря, ждать ему было нечего, потому что операцию уже назначили, но ему все чудилось, будто возможны какие-то перемены, и с того дня, как его привезли в клинику, он ни единой минуты не знал покоя.
Часто ему казалось: все, что произошло с ним, роковая ошибка незнакомых, равнодушных к нему людей. И, чтобы не терзать себя этими мыслями, он старался уйти в воспоминания. Воображение у него было богатым, воспоминания откликались на его зов. Вот, к примеру, был такой случай: они с женой однажды решили не пустить домой загулявшегося до одиннадцати часов сына — восьмиклассника. А потом бегали по улицам, обзванивали больницы, милиции, а гордый сын провел ночь на вокзале. Когда это было? Вчера? Позавчера? Не имеет значения! Теперь вся жизнь делилась только на два периода: до и после того, как произнесено было зловещее слово «операция».
