СК: Остановимся на проблеме этой единой личности. У «Наутилуса» характер несколько раз кардинально менялся. Каков был механизм этого процесса? Как обеспечивалась его синхронность?
ИК: Это вопрос для развернутых мемуаров, когда, хорошенько покопавшись, можно, наверное, определить, как именно это было и что конкретно на все повлияло. Могу сказать, что главным принципом всегда оставался принцип творческой свободы. Разговоров на уровне того, что надо бы повставлять латиноамериканские ритмы или писать не про несчастную, а про счастливую любовь никогда не было. И уж тем более не мелькали слова вроде «позиционирование».
СК: Чем объяснялся резкий слом в сторону эзотерики между свердловским периодом «Наутилуса» и альбомами «Человек без имени» и «Чужая земля»?
ИК: Это определялось, скажем так, изменением вибрации окружающего пространства. Изменением звуков, которые оно производит, его красок. Если ты это улавливаешь, то стараешься отразить. Причем здесь не надо быть на гребне волны, как серфингист. Наоборот, надо, как Айвазовский, смотреть на это море с берега. В определенном смысле быть на гребне волны, значит, не видеть этого гребня. Вообще я придерживаюсь такой философии: увидел изменение — отреагируй на него. А для этого надо определить внутри себя ту точку отсчета, которая меняться не будет.
СК: Реакция на изменение окружающего пространства в рамках нового проекта «Чужие» будет похожа по форме на образцы «Наутилуса»?
ИК: Полагаю, что подобные ожидания вряд ли будут оправданы. Просто потому, что в старые мехи не вливают новое вино. Сам проект «Чужие» возник потому, что появилось желание делать что-то именно после «Наутилуса», писать что-то другое, другую музыку. Потому что та музыка, которая была, перестала в конце концов устраивать всех нас.
СК: Единой творческой личности «Наутилуса» уже нет. Неужели это не отражается на ваших теперешних произведениях?
ИК: Я не настолько рефлексирующий человек, чтобы так меняться исходя из изменений среды. Но, если пишешь музыку сам, ты, может быть, предъявляешь к слову не такие требования, как в случае, когда пишешь текст для неизвестной музыки другого человека. Когда не знаешь, как эта музыка отразит то, что ты чувствуешь, то пытаешься это чувство довести до предела уже в словах. Если же ты пишешь сам, то к словам можно отнестись просто как к декоративному элементу. Это принципиально похоже на те тексты, которые писал Слава Бутусов.
СК:
